За колыбельной последовала лихая крестьянская, повествующая о том, как одна баронесса любовников искала. Довольно тщательно подбирала, к слову: взгляд должен соответствовать её представлениям о страсти, руки не больше ног, но и не меньше туловища, обязательно с волосами и еще кое-чем. Не знаю, как у баронессы, но мое воображение так и хотело нарисовать кривоногого уродца с шерстью вместо волос. Эдакую зверушку вместо человека.
И продолжать бы мне эти куплеты, если бы не хлопнула дверь моей темницы.
Молодой служитель шел торопливо, едва не срываясь на бег. И после полнейшей тишины его шаги казались слишком громкими. А еще оглушительно звенели ключа, он слишком тяжело дышал, отвратительно бормотал что-то под нос. Ужасный молодой человек, в общем.
— Ведьма? — поинтересовался он, останавливаясь напротив моей камеры.
— Лада Владиславовна, вообще-то, — фыркнула я, поднимаясь на ноги, чтобы не смотреть на него снизу вверх так сильно. Не сказать, что выпрямившись я оказалась с ним наравне, нет, все равно пришлось задрать голову, но хоть не так унизительно.
— Введенская, на допрос.
Фыркнула. Глядите-ка, сразу даже фамилию вспоминают. А то все ведьма, ведьма.
Я думала, меня отведут в храм, то есть выведут хоть ненадолго на улицу, но нет, завели в каморочку. Вернее, развязали руки, которые (о, богиня!) завязали после того, как вывели из камеры, и втолкнули в дверь.
Огляделась. Первое, что бросилось в глаза — это огромная кровать без балдахина, стоящая посередине этой каморки. Она занимала почти все пространство, лишь чудом как-то уместился еще стул и столик со странными предметами, непонятными мне. А еще тут были красные обои, кое-где подпаленные и прожженные насквозь.
— Доброго дня, дитя, — услышала я голос Гавриила. Захотелось сбежать, но за спиной в замочной скважине уже повернули ключ. Выхода не было.
Хм, «дитя», значит. Даже как-то странно. В нашу последнюю встречу он называл меня только ведьмой. Да и в предпоследнюю тоже. И как-то все это странно, хочу заметить.
— Всех благ, преподобный.
Конечно, строить из себя пай-девочку уже было поздно, но я все же склонилась, как примерная послушница: опустила голову, лишь бы не видеть противное мне лицо. И, кажется, мои мотивы не остались неразгаданными.
— Поднимись, дитя. Присаживайся. — Мне указали на кровать, а после того, как уселась, пристроились рядом. Подавила в себе желание отодвинуться, но все же столкнула чужую руку со своего плеча.
Мы помолчали. Гавриил о чем-то думал, я не знала, что сказать. Но молчание прервал все-таки он.
— Я хочу поговорить, дитя.
Приподняла бровь, показывая свое удивление. Но на самом деле замешательства было намного больше. Пожалуй, за время своего знакомства с Вадимом я научилась неплохо не только выражаться, но и скрывать свои настоящие эмоции.
Но, как выяснилось чуть позже, мне это только казалось.
— Не верю, что ты способна на такую подлость, как запрещенные зелья. Ты ведь не так глупа, верно? — Пришлось кивнуть. — К тому же, какая из тебя ведьма? Глупая девчонка-знахарка с небольшими ведьминскими способностями. — Вот тут мне стало немного обидно, но все же продолжила слушать. — И обещаю тебе, если ты снимешь свое проклятие с меня, то и я пойду тебе навстречу, организовав побег. Никто из служителей к тебе больше не приблизится.
Заманчивое предложение. Вот только:
— Я была бы очень рада вам помочь, преподобный отец, — начала я осторожно, тщательно подбирая слова, — но проклятие мною было наложено в момент сильного душевного потрясения. Вы должны понимать, что я могу не справиться с ним.
От хлесткого удара я не обернулась. Стало очень обидно. Ты со всей искренностью, щадишь его чувства, хочешь попытаться помочь, а он тебя бьет.
— Неверный ответ, госпожа Введенская. Попробуйте еще раз.
Голос все тот же мягкий, тихий, с вкрадчивыми нотками, но стало еще страшнее. Что же на самом деле из себя представляет человек, если с такими мягкими, спокойными интонациями способен ударить девушку, которая мало того, что беззащитна, так еще и намного младше?
— Но я действительно не уверена, что смогу! — вскрикнула я, когда он в очередной раз замахнулся.
На этот раз удар пришелся в висок, причем не ладонью, которой дамы отвешивают пощечины (и как Гавриил делал до этого), а кулаком. Перед глазами все мгновенно поплыло, меня откинуло назад — на столбик кровати, отчего я еще и затылком ударилась. И сразу вместе с тем в глазах потемнело. Что хуже всего — забвения не последовало, лишь очередной удар по щеке, приводящий в чувства.