Кошка, кстати, так и оставалась со мной. Не знаю, как, но её не замечали. И после того, как головокружение прошло, а я смогла потихоньку приподнимать голову и думать, мне даже стало интересно: а как она пробралась в тюрьму? Мурка белая, в темноте не сольется. На дверях стоят два стража, проскользнуть не могла. Ведь шанс того, что оба сразу отвлекутся, скажем, на небо, и оставят дверь открытой, очень мал.
А когда за мной приходили? Как она пряталась? Куда? Но я в любом случае была рада тому, что моя маленькая кошечка со мной.
А еще у меня было очень много мыслей о Вадиме. Я переживала за него, не зная, куда он уехал. И переживала за себя. Неужели он бросил меня одну, несмотря на все обещания вытащить отсюда? Эта мысль казалась мне дикостью. Я не верила, что он способен на такое. От мысли о том, что это может быть правдой, одной заключенной (а я тут была в полном одиночестве) стало плохо, захотелось плакать. Где-то глубоко в душе я понимала, что неспроста мое сердце бунтует от подобного. Не просто так хочется верить в лучшее.
— Итак, ты близка к завершению, дитя.
Я приподнялась на локте и посмотрела на размытый, но такой родной контур. Однако когда попыталась открыть рот и пожаловаться любимой бабушке на тяжелую судьбу, меня бесцеремонно прервали:
— Не рассказывай ничего. Я не должна быть здесь. И не отчаивайся, после конца обязательно следует начало.
Что это? Ободрение? Ответ на вопрос «есть ли жизнь после смерти»? Я не знала, но на секунду почувствовала, что от этой многозначительной фразы стало легче. Намного, ощутимо.
Призрачная женщина ободряюще мне улыбнулась и просочилась сквозь стену. Однако после ухода её голос всё еще звучал в моих ушах:
— Это последняя наша встреча. Не вешай нос, ведьмочка.
Занимался рассвет.
До моей смерти оставалось всего несколько часов.
***
Я и не поняла, как так получилось забыться спокойным сном. Или дремотой, потому что я чувствовала всё, я отсчитывала часы. И проспала, по ощущениям, не больше пары часов.
Но открыла глаза… посмотрела в окно… и поняла, что солнце давно в зените. Полдень. До вечера оставалось всего ничего.
— Госпожа Введенская, рад видеть.
Меня передернуло. Менее всего я ожидала увидеть в тюрьме Гавриила. Однако он был здесь, сидел на обычном стуле, который, вероятно, принесли служители.
И от одной только мысли, что он видел меня спящей, стало не по себе. Я даже непроизвольно крепче вцепилась в мех кошки, спящей рядом с моей шеей и дарящей свое тепло. Мурка же проснулась, замурчала и легонько выпустила коготки, словно намекая: «Осторожнее, хозяйка, мех не казенный».
Однако страх не освобождает от ответственности и вежливости, я уяснила это еще при первых встречах в Обрберге с Вадимом. А потому ответила, облизнув внезапно пересохшие губы:
— Как и я вас, преподобный.
Мы оба знали, что это наглая ложь. Я не рада его видеть, лишь он меня, поскольку вершится его месть. Потому что погибнет ещё одна незарегистрированная ведьма, «занимающаяся черной магией во зло мирным жителям».
Потому что для него приятнее видеть меня мертвой, нежели живой.
— Сегодня вечером ты умрешь. Не желаешь ли исповедаться в грехах своих, дочь моя?
Я даже подавилась воздухом от такой прямолинейности.
Вот так сразу. Ничего лишнего. Просто констатация факта.
— Боюсь, я ни в чем не повинна, преподобный. Мне не о чем просить прощения.
Священник поднялся и, осенив меня священным знаком (словно я от его действия в конвульсиях биться буду, как же), молча вышел. А я осталась одна, размышлять о своей скорой смерти.
***
Стражник появился сразу же после заката. Только село солнце — и сопровождающий меня служитель появился в тюрьме, словно ждал за дверью этой минуты.
Гордо вошел, неся голову высоко поднятой. Я даже усмехнулась — все мы самоуверенны, когда нашей жизни ничего не угрожает, а сама оная кажется еще длиной… и никто не знает, что заставит нить жизни порваться.
Все мы равны перед Алиной. И все придем к ней смиренными.
А парень самоуверенно открыл камеру, встал в дверях и, оглянувшись по сторонам, будто за ним кто-то наблюдает, громко произнес приказ Гавриила.
— Введенская, на выход.
Я присела на корточки, прежде чем подчиниться. И хотя голова слегка кружилась, все же произвела впечатление полной сил женщины. А еще успела погладить кошку.
— Когда я умру, отправишься к Богдану. Он должен пристроить тебя к Вадиму, а там будешь жить хорошо. Прощай, родная.