-- Тогда я ей сейчас молочка подогрею и булочку туда покрошу. Буржуй хлеб не особо жалует.
Люба ушла. Послышался звук открываемого холодильника. Потом довольное чавканье собачки, ласковый голос Любаши что-то говорил. Из кухни вскоре тянуло вкусным запахом мясного бульона. Михаил лежал и наслаждался, вдыхая его. Так же вкусно пахло в детстве, когда баба Нюша варила. И Лиза тоже. Тут же некстати вспомнилось приворотное зелье Криски. Мужчина улыбнулся и произнес про себя:
-- Какая же ты все-таки непроходимая дура, княжна Облонская. Мало что свихнулась на свом княжеском происхождении. Еще и колдовством занялась. Как же, приворожила ты меня! Отвадила от женщин! Жди больше! Куда только твоя ворожба делась сегодняшней ночью? Видела бы ты нас с Любашей. Ты такого и представить не можешь!
Через час мужчина сидел за столом и поглощал огромное блюдо густых наваристых щей, щедро заправленных майонезом, в середине тарелки плавала мозговая косточка.
В дверь постучали. Это была соседка. Михаил прекрасно слышал разговор женщин из кухни.
-- Что, Нинуль, от любопытства помираешь? - весело спросила Любаша, поздоровавшись с ней. - Так долго терпела!
-- Ну ты, Любаш, скажешь! - та нисколько не смутилась. - Зашла спросить: молока деревенского тебе не надо. Мои в деревню уехали. Еще утром. Если надо, и тебе молока привезут. Словом, я уже сказала им, чтобы везли. Возьмешь? А то нам много будет. Не выпьем. Прокиснет. Жалко будет.
-- Возьму, - сказала Люба и оглянулась на кухню. - Братишка мой любит молочко. Миш! Ты молочко любишь домашнее?
-- Люблю, - с полным ртом отозвался мужчина.
Соседка тут же сунулась в кухню, окинула быстрым взглядом Михаила, оценила его домашний наряд, поздоровалась. Утолила любопытство и заспешила домой.
-- Ой! У меня пироги в духовке. Любаш, а это точно брат твой? - глаза соседки откровенно смеялись.
-- А как ты думаешь? - засмеялась и Люба.
-- Любка, я рада за тебя, - ответила соседка. - Ой, пироги, пироги!
Через минут тридцать она принесла блюдо горячих пирогов и большую банку деревенского молока.
-- Корми мужика, - дала совет, - чтобы оценил твой дом и не сбежал и чтобы на ночь силы были. И сама поешь.
-- Твоих пирожков? Я да не поем! Обижаешь, Нинуль. Сама знаешь. Я их просто обожаю. Хотя мне они противопоказаны.
Люба взяла молоко и пироги. А Михаил все сидел за столом, наслаждался домашней обстановкой. На нем был нелепый вчерашний костюм, но в нем было удобно. Рядом на коврике, повизгивая от жадности, чавкала и лакала из своей миски наваристые щи с покрошенным туда хлебушком Сяпа. Буржуй все-таки сожрал утром весь корм и молока половину вылакал, стоило Любе отвернуться. Теперь женщина внимательно следила за ревнивым котом, тот был не прочь сожрать и щи, просто так, от жадности. Съев щи, собачка залаяла, просясь на улицу, что-то кошачий лоток её сегодня не прельстил. Люба быстро нацепила джинсы, накинула шубу и шаль, сунула ноги в валенки и вывела Сяпу погулять. Вернулась быстро, замерзшая, с собакой на руках и булкой свежего хлеба.
-- На улице холодно, опять сильный мороз, то-то в доме стало прохладно, окна-то у меня старые, хоть я их и заклеила, но они совсем тепла не держат, - сказала она. - Так что, Миш, если тебе, в самом деле, некуда ехать, оставайся пока у меня. Не смотри вопросительно. Я не претендую на тебя и твою независимость. Живи, сколько требуется. Надо будет вернуться назад, уезжай. Можешь даже мне ничего не говорить. Я все понимаю. Ни о чем спрашивать не буду. У тебя своя жизнь, у меня своя.
Михаил не ответил. В чем-то Люба была права. Он крепко связан с Облонскими. И дело не только в Кристине. Но предложение женщины было как нельзя кстати. Где-то надо дождаться Годеонова.
Через часок Люба разогрела мужчине пироги, налила холодного молока. Он опять с аппетитом покушал, а часа через два сильно начало знобить, заболело горло, боль отдавала в ухо. К утру поднялась температура под сорок. Любаша испугалась, вызвала врача.
-- Ангина? - спросила она. - Миша молоко холодное пил. И горло у него болит. Да еще промок в новогоднюю ночь.
-- Нет, - ответил врач. - Миндалины не воспалены. Похоже на грипп. Словом, напишем ОРВИ.
-- А как лечить? - допрашивала женщина.
-- Постельный режим. Обильное питье. Температуру сбивать, если будет выше тридцати восьми, в остальном симптоматическое лечение: капли от насморка, микстура от кашля, витамины. И, конечно, никакой работы! Отлежаться надо.
-- Все выполним, - заверила эскулапа Люба. - Мишка! Живо ложись. Не сиди на диване. Иди в спальню.
Врач засмеялся и пошел к выходу.
-- Большое спасибо, - проводила его женщина.
Люба уложила мужчину в постель. Михаил не сопротивлялся, лежал весь красный, лицо горело лихорадочным румянцем, ломило все кости, казалось, в мышцы ввинчиваются острые буравчики. Было просто плохо. Таблетки сбили температуру ненадолго. Люба боялась лишний раз дать лекарство, делала уксусные примочки, обмахивала мужчину, без конца приговаривала:
-- Не надо было за мной вчера лезть в снег. Промок, замерз, вот и простудился. Теперь болеешь.
-- Надо, - вяло сопротивлялся мужчина. - Я никогда не видел затмения луны. Да и тебя я там встретил. Конечно, надо. Ты думаешь, в машине мне было бы лучше?
-- Мог бы просто встретить меня на улице...
Хоть Михаил и заболел, сильно заболел, но ему было спокойно и комфортно в этом доме: о нем заботились, не унижали, не кричали, чтобы он забыл про свои болезни, потому что плебеи не болеют, а только притворяются, чтобы их пожалели. Криска обычно, если муж заболевал, в эти дни уезжала принципиально к матери; слуги были снобами, под стать Кристине, зная, что все зависит от хозяйки, не особо стремились выполнять просьбы Михаила, да и не умел он приказывать прислуге, так и не научился. Не из князей он явно был. Вот и отлеживался в дни болезни, если было совсем плохо, один в своей комнате. Лишь Годеонов, узнав о болезни зятя, тут же появлялся, интересовался, может, что надо купить, принести. Михаил вежливо благодарил и отказывался. Он знал, что Родион Прокопьевич тоже не любит их дом. Михаил вообще подозревал, что он и дочь свою не любит, поэтому и исполняет все её прихоти. Да, в семейном гнезде Михаила был лишь один человек, который по-человечески относился к Михаилу - это его тесть. Он тоже был из плебеев.
Наступила ночь. Михаил весь вечер пролежал на кровати под одеялом, то ли дремал, то ли нет, его вновь знобило. Люба измерив температуру, ахнула, заставила мужчину выпить очередную партию снадобий, соседка принесла ей трав, Люба их заварила, и Михаил вынужден был глотать невкусные отвары. Вспомнилась баба Нюша: та умела во время болезни так обнять внука своими добрыми руками, что-то пошептать, сразу становилось легче, и все плохое забывалось. И Лиза так умела. Люба тем временем, вспомнив про обильное питье, влила в Михаила очередной стакан яблочного компота, который он, кстати, очень любил, и робко присела рядом на краешек кровати.
-- Миш, - сказала она. - Я все равно лягу здесь, с тобой. Вдруг тебе чего надо будет, попить захочешь, поесть или плохо тебе будет, а я не услышу из другой комнаты.
-- Заразишься, - хрипло ответил мужчина. - Сама слышала, врач сказал, что у меня грипп.
-- Не заражусь, - отрицательно качнула головой женщина. - Грипп меня не любит. У меня иммунитет. Я ведь в школе работаю. Дети болеют, а учителя нет. Так что я с тобой останусь. Подвинься.
И прилегла с краю. Обняла нежной ласковой рукой, поцеловала в щеку:
-- Спи, Мишутка мой. Спи. Я буду прогонять болезни, беды, несчастья от тебя и охранять твой сон.
Михаил уснул тревожным беспокойным сном, среди жаропонижающих лекарств были и снотворные. Он слушал голос Любы, и ему казалось, что это добрая его бабушка Нюша вернулась и сейчас заговором прогонит все болезни, а Лиза поможет ей. Лиза тоже умеет, как и бабушка, немножко колдовать. Только у Лизы были Любины руки и её янтарные глаза...
-- Спасибо тебе, Янтарек, - прошептал мужчина и провалился в очередной короткий сон.
А Любе не спалось. Она волновалась за Михаила. Память унесла женщину в прошлое, на много лет назад, в студенческое общежитие номер два, когда она была наивной рыженькой студенткой по прозвищу Янтарёк.