Грейс с несчастным видом смотрела на свой стол. Как назло, сегодня вечером должно было состояться родительское собрание, где она намеревалась рассказать о своих планах увеличить объем внешкольных занятий, проводимых с детьми. Грейс содрогнулась. Можно догадаться, что теперь станет главной темой обсуждения на собрании!
Можно было также догадаться, сколько критики и неодобрительных замечаний обрушится на нее — и вполне заслуженно, мрачно сказала она себе.
Вломиться в номер Кена, напиться, заснуть в его постели, а затем, словно всего этого было еще недостаточно…
Я не создана быть учительницей или занимать ответственный пост, в припадке самоуничижения решила Грейс. И Джина Орвелл была права, предупреждая меня о том, что родители не будут закрывать глаза на то, что я сделала. Если бы только эта фотография не появилась в местной газете! Но она появилась, и… Грейс напряглась, услышав тихий стук в дверь.
Ее лицо залилось краской, когда в приоткрывшуюся щель просунулась голова учительницы математики Сузанн Сазерби, самой старшей из коллег Грейс. Она неуверенно сказала:
— С вами все в порядке? Вот только… Только — что? — потерянно подумала Грейс.
Вот только ты услышала сплетню и тебе интересно, правда это или нет, а если правда, то что я собираюсь в связи с этим делать?
— Сегодня моя очередь дежурить на игровой площадке, да? — спросила Грейс, избегая смотреть коллеге в глаза и отлично понимая, что та пришла вовсе не затем, чтобы напомнить об этой ее обязанности.
— О, но вы еще не успели перекусить, — запротестовала явно взволнованная Сузанн. — Я могу подежурить за вас, если хотите. — Она замолчала, а потом, смущенно взглянув на Грейс, добавила: — На площадке Джина Орвелл с несколькими родителями…
— Не волнуйтесь, — успокоила ее Грейс, когда голос женщины прервался. — Я догадываюсь, что происходит. Полагаю, и вы, и другие учителя уже слышали сплетни…
Грейс почувствовала, что храбрость начала покидать ее.
— Вы не очень хорошо выглядите, — посочувствовала ей Сузанн, явно искренне тревожившаяся за нее. — Почему бы вам не пойти домой?
Пока ситуация не ухудшилась настолько, что ничего другого мне не останется, кроме как уйти — и навсегда? Сьюзен это имеет в виду? — с горечью подумала Грейс.
— Нет, я не могу этого сделать, — ответила она.
Она вдруг и впрямь почувствовала себя больной. Сплетни, особенно сплетни такого рода, распространяются как лесной пожар — Грейс было это известно. Как скоро они дойдут до ее друзей и родных? До ее кузена… его родителей… ее родителей?
У Грейс засосало под ложечкой. Ее отец и мать, наслаждаясь прелестями жизни на пенсии, совершали длительное путешествие по Европе — длительное, но не бесконечное. Родители так гордились ею! Так гордились всем, что ей удалось сделать для школы! Как она им все объяснит? Скажет, что увидела в вестибюле отеля Кена Эдвардса — и мгновенно воспылала к нему неукротимым вожделением?
Вожделением. Когда Сузанн ушла, закрыв за собой дверь, Грейс тихонько застонала от отвращения к себе.
Но ведь то, что она испытывает к Кену, — не просто вожделение. Вожделение не затрагивает чувств так, как затронуты ее чувства. Вожделение не заставляет людей просыпаться среди ночи, плача от боли и разочарования из-за того, что узнали жестокую правду о любимом человеке. Ей стало еще хуже.
Меня не стошнит, ни за что не стошнит, сказала себе Грейс, но вдруг поняла, что именно это с ней сейчас и случится. Это нервное напряжение — и больше ничего, пыталась убедить она себя позже, идя на свой первый дневной урок.
Грейс подумала, не сходить ли к врачу, чтобы узнать наверняка, но вздрогнула, представив, какие новые сплетни поползут, если ее заметят в клинике. Нет, она не может пойти на такой риск!
Неужели еще совсем недавно она считалась образцом добродетели, превозносимым как родителями, так и департаментом образования? Неужели именно она получила предложение работать в самой престижной в округе частной школе?.. Грейс казалось, что это было совсем в другой жизни! Как она оказалась в такой ситуации? Ей приходилось слышать, что любовь называют одной из форм сумасшествия.
Любовь! Вот теперь она действительно утратила чувство реальности! Ни в коем случае ей нельзя считать, будто она любит Кена Эдвардса. Ни в коем случае!
Кен взглянул на часы. Весь день он провел, встречаясь с разнообразными людьми, но теперь наконец освободился.
Он чувствовал острую необходимость сообщить Грейс об их «помолвке». Но, прекрасно помня, каким образом они последний раз расстались, Кен сомневался, что удастся сделать это по телефону. Дневные занятия в школе, наверное, уже закончились. Он может поехать к ней домой, объяснить, что случилось, сказать, что, как только страсти улягутся, они могут тут же объявить о расторжении помолвки.
При одном воспоминании о гаденьком взгляде Грегори Купера, издевательски сообщившего Кену о сплетнях, которые ходят о Грейс, ему захотелось убить его. И он очень жалел, что не имеет права защитить Грейс тем способом, которым больше всего хотел бы. С его точки зрения, лучшей зашитой для нее стало бы кольцо на левой руке — его кольцо!
Нет, во мне определенно гораздо больше от чопорного швейцарца, чем я всегда думал, мрачно признал Кен, направляясь к машине. Что напомнило ему о необходимости позвонить родителям. Он обещал матери вскоре приехать, но теперь этот визит придется отложить — по крайней мере до тех пор, пока он не убедится, что с Грейс все в порядке.
— Насколько я понимаю, вы собираетесь прийти на сегодняшнее собрание?
Грейс напряглась, когда Джина Орвелл отделилась от группы родителей у школьных ворот и подошла к ней.
— Вот только мне трудно представить, что теперь, когда у вас появился богатый жених, вас может особенно волновать будущее школы и ее учеников.
Богатый жених? У нее? О чем там толкует Джина? — устало подумала Грейс.
Еще никогда она не чувствовала себя такой изможденной к концу учебного дня. Но, разумеется, это был не обычный день, и только этим объясняется ее непреодолимое желание упасть на постель и заснуть. Однако только после того как она съест несколько восхитительных анчоусов… По необъяснимой причине Грейс мечтала о них весь день! Что было в высшей степени странно, потому что она никогда особенно их не любила.
Джина теперь стояла к ней вплотную. Ее злые глазки враждебно щурились.
— Надеюсь, вы не думаете, что только потому, что вы помолвлены с Кеном Эдвард-сом, вам не будут заданы вопросы, ответы на которые очень важны… для родителей, если не для департамента образования, — бросила она с нескрываемым презрением. — И…
— Минутку, — прервала ее Грейс, — что именно вы имеете в виду, говоря, что я помолвлена с Кеном Эдвардсом?
У Грейс опять закружилась голова, кровь сначала прилила к ее щекам, а потом опять отхлынула. Как могла, недоумевала она, Джине прийти в голову подобная нелепая мысль? Мысль, которую она, вне всякого сомнения, уже донесла до всех и каждого, с ужасом догадалась Грейс, заметив, с каким жадным любопытством наблюдают за ними другие родители.
— Немного поздновато для вас теперь изображать негодование или невинность, — с пренебрежением заявила Джина. — Однако, как мать, должна сказать, что в вашей ситуации вам обоим следовало бы больше блюсти себя и не совершать поступки, которые вредят репутации школы.
— Джина… — мрачно начала Грейс, но остановилась, заметив, что горстка матерей у ворот школы расступилась, пропуская подкативший к ним джип.
— Вот и ваш жених прикатил, — сварливо произнесла Джина, когда Кен вышел из машины. — Надеюсь, он не думает, что, купив пайнвудскую фабрику по бросовой цене, завоюет какое-нибудь положение или авторитет в местном обществе! Судя по тому, что говорил нам Грегори, эту семью против воли заставили продать бизнес. А всем известно, что Грегори, как никто другой, заботился о своих рабочих, — продолжала она, так нагло искажая правду, что Грейс не могла поверить собственным ушам.
Кен подошел к ним, и по какой-то причине, которую ей совсем не хотелось сейчас анализировать, Грейс обнаружила, что радуется, что он оказался здесь. Хотя он еще больше ухудшил и без того тяжелую ситуацию, собственнически положив руку ей на плечо, а затем, склонившись, коснулся губами ее щеки и пробормотал на ухо: