- Хозяйка, пусти на постой. Конь мой подкову потерял, а дорога предстоит дальняя, до темноты не успеть.
На пороге стоял незнакомец. Видать, путь он проделал немалый: цветные одежды его потускнели от пыли, в пыли были высокие сапоги и висевшие у пояса ножны. Жеребец, которого он вел в поводу, тяжело вздымал и опускал бока.
- Входи, господин, - отвечала Марта. - Только ты, верно, к мягкой постели да к изысканным кушаньям привычный. Не обессудь, угощение у нас нехитрое, а для сна уступлю я тебе лавку, где обычно почиваю сама.
Исподволь она разглядывала гостя. Лицом своим и повадкой он напоминал ей кого-то, но сколько ни тщилась вдова, ей так и не удалось понять, кого именно. Она усадила гостя во главе стола, поставила перед ним миску, до краев наполненную сладкой пшенной кашей, достала из подпола холодный квас, а из печи - горячий ароматный хлеб.
- Ты тоже присядь, хозяйка! Умаялась! - увещевал незнакомец, но видно было, что хлопоты ему по душе.
Вечер прошел за беседой. Пришелец повидал свет и в благодарность за теплый прием развлекал вдову и детей рассказами о далеких землях да о людях, что у самого края света живут: какие черные беды с ними приключаются, какой светлой бывает их радость.
Марте нравились его рассказы, хотя некая часть ее досадовала из-за невозможности отлучиться из дому - та часть, что отчаянно тосковала по страстным лобзаниям лесного чародея. "Полно!" - одергивала себя Марта, глядя на восхищенное личико сына, на дочку, потупившую глаза и с неосознаваемым ею самой кокетством перебиравшую пряди волос в косе.
Когда начало смеркаться, Марта достала из сундука одеяло, которое столь прочно было связано для нее с Талем и с их недолгим супружеством, что само по себе уже сделалось драгоценностью. Пересыпанное лавандой и полынью, оно лежало на самом дне, и там казалось надежно спрятанным от любых иных воспоминаний, которые могли бы изменить его суть и вернуть из состояния памяти к состоянию обычной вещи.
Вдова уступила гостю постель, а сама улеглась на полу на этом одеяле. И такова была власть заключенной в нем памяти, что даже во сне Марте привиделись поцелуи любимого. Только лица мужчины, несмотря на все старания, ей разглядеть не удавалось, а узнать его казалось непременно важным. Марта попыталась отстраниться, чтобы увидеть лицо, но не смогла пошевелить ни рукой, ни ногой. Между тем поцелуи делались все жарче, все настойчивее. Ей не хватало дыхания, она тонула в водовороте страсти без надежды на спасение. Марта забилась, пытаясь высвободиться из влекущих к погибели объятий и - из сна.
Сон продолжался наяву. В темноте горячие губы прижимались к губам Марты, а жадные руки через сорочку оглаживали ее грудь.
Марта с силой оттолкнула от себя мужчину.
- Вот уж, гость дорогой, разве дала я повод считать себя женщиной непорядочной и доступной?! - как ни была она разгневана, вдова помнила о детях, и потому шептала, боясь их разбудить. - Когда ты просил ночлега, то ни словом не обмолвился о том, что собрался ночевать со мной в одной постели!
В ночной тишине слышалось лихорадочное дыхание мужчины и частный стук его сердца. Голос прозвучал виновато:
- Не серчай, хозяйка! Уж больно ты хороша! Все думал, как бы приласкать тебя, все мечтал, как ответишь ты на мои ласки. И так крепко эта мысль в голове засела, что уснуть не мог. Эх, думаю, была - не была, женщина ты одинокая...
- Вот значит как! Мужнюю поостерегся бы бесчестить, а коли одинокая, легко обидеть безнаказанно!
- И в мыслях не хотел обидеть, красота твоя свела меня с ума!
К своему стыду Марта не могла вспомнить, отвечала ли она на поцелуи незнакомца наяву, когда принимала его сквозь сон то за Таля, то за Эразма. Гнев ее начал стихать - сложно винить другого в непотребных желаниях, если сама сгораешь от томления плоти.
- Складно говоришь, гость дорогой. Я бы и поверила тебе лет десять назад. Не слепая ведь, теперь найдутся и покраше меня, и помоложе. Спи! Не тревожь меня больше.
До утра Марта не сомкнула глаз, а пришелец уснул, и богатырский храп его сотрясал стены избы. Утром он расплатился серебряной монетой, когда же вдова попыталась вернуть серебро, силой вложил кругляшок в ее ладонь, сжал пальцы и поднес к своим устам.
- Не держи зла, недотрога. Я за постой плачу и за ужин. А за поцелуи, у тебя украденные, мне не расплатиться вовек!
Сказал так - и пошел со двора.
Марта не умела долго гневаться. Да и если рассудить, ничего худого гость ей не сделал, а что до поцелуев - того же Эразма она по своей воле сотней поцелуев одарила. Поэтому когда на следующий день незнакомец вернулся, она приветствовала его улыбкой: