Но, на этих пожелтевших, местами истончившихся листах жил странный персонаж, изъясняющийся вполне современным (просторечивым и литературным) русским языком, который повторил (и повторял) мою прошлую жизнь, или возможно одно из тех, не состоявшихся, но предполагаемых существований...
То есть, мне еще предстояло прожить, прочувствовать, промучиться в тех жизненных пошлых и кошмарных эпизодах, о которых уже сейчас надобно мне забыть, - потому что действовал я там, отнюдь, в не лучшем стиле...
И уверенности, что мне удастся избежать страшных и позорных фрагментов, о которых меня как бы загодя предуведомляет эта странная футурологическая книга, абсолютно не было...
Самое жуткое и отвратительное, - мне, не просто предписывалось, мне как бы предоставлялась роскошная возможность дважды наступить, вляпаться! в дерьмо...
Хотя, разумеется, все это несколько попахивало натуральной клиникой бредом сумасшедшего...
И, не отлучаясь от здравых размышлений, я продолжал уповать на справедливость Провидения, что лично моему индивидуальному главному Я, доведется все-таки единожды испытать некоторые нагаданные гадости.
И если уж доведется пройти всяческие зловредные жизненные превратности, вычитанные в одряхлевшем фолианте, то не в таком кафкианском или патологическом варианте...
2. Дилетантская экзекуция фантомных персонажей
- Ты бы не умствовал так-то, а, знаешь? Взрослый гражданин, а под прической, черт знает что творится! Займись натуральным стоящим делом, знаешь. Что это за чин - уполномоченный исполнитель приговоров! Ну, ты чего понурился? Нет, ты ни это, знаешь... Я, что, в упрек? Упаси боже! Нравиться работать этим... как его - уполномоченным душегубцем, - пожалуйста! Только, пойми, я тебе, как на духу - это чистейшая придурь, знаешь. Сам рассуди: что бы качественно ликвидировать... Для этого о-го-го сколько нужно... сам знаешь! И опять же не один полевой сезон. А тут - без году неделя, и он называет себя - исполнитель приговоров, знаешь. Ты не палач, а все равно, что уличный не лицензированный элемент - убийца. Знавал я одного штатного убийцу, знаешь. Содержал семейную ячейку на одну бюджетную тощую зарплату. За звездочки, выслугу, доппаек, держался, ну и... Спирт докторский для устройства нервов, знаешь. Нет, мне твоя должность не по нутру. Нет в ней перспективы! Один мутный стуженый подвал и...А ты вглядись, вглядись, какова на улице оперативная обстановка, знаешь! Целые дома с жилым спящим людом, злодеи отправили на лютую смерть. В центре Москвы, рядом с Пушкиным прохожих невинных подорвали напалмом, знаешь. Гордость флотских - атомную субмарину - утеряли прямо на военно-морских маневрах! А душки-олигархи, сотворивши всемировой пропагандистский шухер, грамотно взяли электорат за шкирку, и на президента-молодца, умеючи натравили, знаешь. А как же душкам-друганам поступать, коль, новый цезарь на кошельки их зарится, негодник, вздумал? Виллы-замки, счета закордонные и прочие кровавым потом вещдоки заработанные, - а малый-то, исключительно осведомленный, знаешь! А пика полукилометровая Останкинская, которую загрузили сверх всякой меры, а она, милаха, и не выдержала, знаешь...Останки человеческие, кладбищенские, которые под ее цоколем, а и зашевелились! А на повестке дня авторитетный заказ на московских министров, знаешь...
Со всей прилежной ученической внимательностью, я внимал говорящему.
Поношенная наутюженная внешность ритора кое-что поведала о нем, о его привычках, о каких-то незначительных проблемах, возникающих, скорее всего, поутру, в умывальной комнате...
Куафер-цирюльник из него никудышный, или приборы бритвенные окончательно затупились...
Газетный неровный клочок, слегка окрашенный запекшейся сукровицей, скорее небрежено подчеркивал, нежели маскировал неловкий порез на гладкой, как прибрежный валун, равномерно ходящей скуле вольного дидактика.
Забавный экземпляр этот малый, думал я, разумеется, не вслух, и, однако же, не скрывал своего неслучайного "расположения" к этому в меру поддатому пожилому мэтру-ритору.
Почему бы и не дать выговориться человеку, которому, возможно, уже завтра не суждено (не доведется) вещать, вот как сейчас, когда он, упиваясь собственным мудроречием, вынянчил, сей долговерстный вербальный мастер-класс.
Между нами присутствовала одна странность, или вернее двусмысленность: я этого говоруна не имел чести знать, а возможно просто запамятовал, - зато меня этот временный гуру-приятель знал, как облупленного... Вернее, я зачем-то ему подыгрывал, что он меня знает до некой неприличной степени.
Этот говорливый мэтр, с родственной нежной упертостью пытал меня с самого начала этого сентенциозного семинара. Вставить же слово, вклиниться со своими недоуменными пояснениями я не считал нужным. А впрочем, мне было просто лень перебивать речь человека, у которого такие великодушные помыслы в отношении моей скромной особы.
Его глаза, пораженные желтизной, с какой-то детской лазаретной бесхитростностью выдавали не напускное простосердечие и доброжелательность, переносить которые уже не представлялось никакой психической возможности.
Исподволь грызла недобрая гадкая мысль о побеге с сего нравоучительного урока, - хотя бы ретироваться от странного смущения собственной души...
Спастись от собственного скрытного панического смущения...
Сидящий напротив имел прижизненный впечатляющий статус, - в официальных (до сего часа секретных) судейских протоколах он значился приговоренный к высшей мере перевоспитания...
В обыденной гражданской жизни этот заботливый обмякший педагог-сенсуалист числился чиновником по спецпоручениям при личной канцелярии одного, сугубо приближенного к верховной власти, финансиста-олигарха.
Этот человечек служил у олигарха штатным ликвидатором...
Полгода назад он попал в поле зрения государственной тайной полиции. За ним установили круглосуточное наружное наблюдение.
И в один из весенних пыльных дней, во время проведения им штатной работы - бесшумных контрольных выстрелов в мозжечок жертвы: одного из провинившихся друзей и помощников хозяина-олигарха, - штатного палача умеючи заключили в наручники, и препроводили в столичную предварительную спецкаталажку...
После многомесячных юридических и процессуальных формальностей: первоначальный приговор, вынесенный Судом присяжных - высшая мера наказания, остался в силе, и возможно уже завтра его нужно привести в исполнение.
Исполнителем, - поручили быть мне...
Меня это новое почетное назначение не особенно удивило.
То, что мне придется исполнять функции палача, - это в какой-то мере скрашивало мое рутинное единообразное существование "первосвидетеля"...
Я не поспешил даже поинтересоваться суммой гонорара...
Меня даже не шокировал способ предложенного бюрократического доморощенного "зажигалово"...
Мне придется наехать асфальтовым катком на приговоренную жертву, начиная с ног, - и медленно впечатать тело в дерн...
Непременно в - дерн? Прекрасно. Можно и в дерн.
Впрочем, мое достаточно индифферентное, если не сказать, профанированное отношение к подобной ответственной работе, отчего-то насторожило некоторых юридических чинов Карательной экспедиции, которые усмотрели в моем слегка утрированном безразличии какую-то патологию, граничащую с антибдительностью...
Не знаю, - этим чинам в форменных сюртуках, при прокурорских эполетах, верно, было виднее, - и мое спокойное недоумение показалось им неадекватным в данном вроде бы рядовом случае...
Впрочем, внимая доброжелательному оратору, меня все же слегка теребил мыслительный процесс, - случится ли положительный - летальный исход, при такой непрофессиональной постановке вопроса: казнить приговоренного путем вдавливания его тела в мягкую податливую основу, а именно в землю, проросшую сочным цивилизованным разнотравьем?
Место казни предполагалось устроить прямо на заповедно теломной тотемной Генеральной цветочной клумбе...