— Бей вампира-а! — размахнулся из-за головы двустволкой Сомов, но мертвец, ловко отпрянув в сторону, резанул его поперек живота, заставив сложиться от внезапной боли, а вторым ударом наискось и глубоко прорубил спину.
— У-у-у… — Захаров, странно подскуливая, в эти самые мгновения лихорадочно перезаряжал ружье. Выкинул стреляные гильзы, трясущимися руками вогнал в казенник патроны, с громким щелчком захлопнул оружие.
Мертвец резко повернулся на звук. Стволы качнулись, пытаясь уткнуться ему в грудь, и тут же дернулись вверх, подбитые темным клинком. Лезвие взметнулось, резко упало, разрубая стрелка от основания шеи наискось вниз. Глаза его поблекли, и уже безжизненное тело упало возле крайнего саркофага.
В склепе наступила тишина. Восставший из могилы осмотрелся, настороженно водя клинком из стороны в сторону. Вся его спина была покрыта глубокими широкими ранами, словно от когтистой тигриной лапы, кровь пузырилась, сочась из разодранных сосудов. Грудь его тоже была покрыта множеством ран, пусть и не таких страшных, как выходные отверстия.
На полу пискнула камера, сигнализируя, что объектив смотрит в темноту. Мертвец стремительно крутанулся. Взмах — и аппарат превратился в пластиковые брызги. Радужный обломок DVD-RW диска, кувыркнувшись, упал к ногам руководительницы экспедиции. Следом очертил стремительный полукруг кривой коричневый клинок и коснулся запястья женщины, которая застыла в немом крике, прижав ладони ко рту.
— Назови своего бога, смертная, — на хорошем русском языке потребовал окровавленный незнакомец.
— У меня нет бога, — растерянно ответила она, совершенно не понимая, почему это делает.
— Назови старшего смертного.
— Я старший смертный.
— Женщина? — кончиком клинка отвел он ладони от ее лица.
Она опустила взгляд от лица восставшего вниз — и от вида смерти и крови Дамиру снова затрясло:
— Господи, ты же убил их… Ты убил моих студентов!!!
— Они причиняли мне невыносимую боль и едва не истребили, — ответил восставший из саркофага, осторожно стряхивая с себя обрывки древней одежды и размазывая кровь из ран. — Ни один бог не попрекнет меня за желание защититься, спасти свою жизнь. У меня очень тяжелые раны. Мне нужно немедленно поесть.
Дамира невольно сглотнула, закрыла горло ладонями:
— Ты вампир?
— Кто такой амп…пир? — В глазах мужчины мелькнула тень удивления.
— Тот, кто пьет человеческую кровь.
— Нет, — сурово ответил восставший, вперив в нее мертвенный немигающий взгляд. — Я пью воду и ем кашу с мясом. Торопись, смертная, мне нужно поесть, предстать пред богом и познать мир. Ты старшая, я не стану тобой повелевать. Сделай это сама.
Дамира облизнула пересохшие губы и согласно кивнула, опасаясь раздражать восставшего мертвеца. В этот миг больше всего на свете она завидовала опытному и находчивому доценту Салохину. Но крепкие молодые нервы сыграли с археологиней жестокую шутку: она не потеряла сознание даже при таких безумных обстоятельствах.
Часть первая
Степенный монах
Глава первая
Пока проводник дошел до третьего купе, собирая билеты, Вывей успел без всякой торопливости забраться в нишу под изголовьем нижней полки и свернуться там калачиком. Варнак передвинул свою сумку, закрывая от постороннего взгляда торчащие лапы, и с независимым видом откинулся на спинку нижней полки, уставившись в потолок. Катя, глянув вниз, наоборот пересела дальше к окну, подперев сумку ногами и следя за проносящимися под мерный колесный перестук деревьями домами и перронами электричек.
С легким скрипучим шелестом откатилась в сторону дверь, внутрь пахнуло углем, лавандовым освежителем и табаком с перегаром:
— Билеты предъявите, пожалуйста… — Красноухий проводник, с трудом скрывая зевоту, принял от Еремея глянцевую книжечку, пролистнул: — Ростов… Значит, до конца.
Дима, спохватившись, полез и портфель за билетами, протянул проводнику:
— Мы тоже до Ростова. Я и жена.
— Хорошо-о-о… — Ответ железнодорожника плавно перешел в зевок.
— И я до конечной остановки. — Четвертым пассажиром был мужчина демонстративно аскетического вида: сухощавый и седовласый, гладко выбритый, в строгом коричневом костюме, в серой рубашке с синим галстуком и с одиноким перстнем на пальце. Он явно относился к той породе людей, что по достижении тридцатилетия словно мумифицировались. Кожа у них прилипала к костям, мышцы превращались в натянутые струны, взгляд твердел, и все — больше не менялось ничего. С равной вероятностью такому человеку могло быть и тридцать лет, и шестьдесят и даже возможные болезни никак не отразились на его наружности. Пахло от пассажира янтарем и патокой, пальцы его неустанно поигрывали четками из мелких ониксов, а в петлице вместо гвоздики поблескивал странный значок в виде кувшина на фоне тележного колеса, причем с ручки кувшина свисала на пару сантиметров серебряная цепочка грубого плетения.