Какие горизонты открывались, какие возможности: через два часа Джек должен был наконец встретиться лично с автором материала “Бессмертие Президента — смерть народа!”, вышедшего третьего дня в вечернем блоке “Злобный час” за подписью. Плякина. Президент Белобородько обессмерчен. Администрация скрывает факты, но аппарат, дающий человеку вечную жизнь, существует. Тема глубоко засекречена. Это была бомба! И взорвал ее кто? Плякин, журналюга, не хватающий с неба звезд.
До этого не хватающий.
Ничего, все они еще увидят, какой он журналист. Все. И эта чертова жаба — Барсеткин — пожалеет, что турнул его за аморалку. Да ему уже сейчас предлагают пяток таких контрактов, от сумм которых голова кружится. И не только у него: вон, Надюхе, секретутке шефовой, только намекнул, и каков результат! А аноним обещал материал на двенадцать — двенадцать! — полнометражных программ. И факты. Факты убойные: действие прибора, встреча с подпольно обессмерченными людьми, информация из первых рук, демонстрация результатов. А там чем черт не шутит… Ведь можно потребовать и проверки на себе, а! Каково? Бессмертный Плякин! Да если все раскрутится, такое можно устроить! Расшатать систему, сорвать покровы секретности, референдум, отмена раздела Прим. Бессмертие для всех! И Плякин — творец и инициатор…
Надька сделала губки буквой О, водя по ним помадой, а Джек, распалившись от собственных мыслей, выпростал одну руку из-под головы, положил ладонь ей на затылок. Пропустил жесткие от завивки локоны сквозь пальцы, сжал кулак. Кому секс — разрядка, а Джек завсегда от этого дела заряжался, идеи начинали шевелиться в голове.
Надька вопросительно глянула на него. Послушно нагнула голову. Надо будет ей презент какой подкинуть, что ли… Или в секретутки сманить… Ну, это потом. Потом…
Бессмертный Плякин! Великий Плякин! Рука же задавала Надьке нужное направление действий. О, это будет великое событие, он всем докажет… Да, на встречу опаздывать нельзя. Как там со временем? Нормально. Пикнул коминс. Не выпуская Надькиных волос из кулака, Джек ответил, но монитор лишь мигал ровным сероватым оттенком, и никакого сообщения не поступило… Ошибся кто-то. Ерунда, мелочь. Черт бы с ним! Пусть мигает. О… Великий Плякин плюет на мелочи. О, великий Плякин сейчас кончит и отправится навстречу СЛАВЕ. Навстречу БЕССМЕРТИЮ…
Жар разливался по телу, волна экстаза поднимала его на недосягаемые простым смертным высоты, удача пульсировала в жилах, левую руку сотрясала легкая вибрация. Пульсировал в такт толчкам крови монитор коминса. Впереди ВЕЛИЧИЕ!
Надежда не останавливалась, вошла в привычный ритм движений, чувствовала по нараставшей пульсации, что Плякин уже близок к финишу. И сама она достаточно распалилась, чтобы удвоить, утроить усилия — пусть-ка этот мужичок с такими-то перспективами оценит ее способности, а то достал этот старый козел Барсеткин — и не останавливалась, пока тело Плякина не выгнулось дугой, сотряслось короткой судорогой. Издало короткий вскрик и опало, расслабилось. Все?
Надежда, не получив ни малейшего подтверждения финиша, удивленно приподняла голову и замерла: широко раскрытые глаза Плякина неподвижно смотрели куда-то мимо нее, и в них остывало изумление. Правая рука будущей звезды журналистики комкала пиджак на груди. Потом рука упала, чуть не задев Надежду по носу, и в этом падении было настолько мало жизни, что она… Она замерла, парализованная, могла только тоненько визжать.
Да так и визжала прямо в его еще неопавший член, как в микрофон караоке, когда дверцы “Москвича” распахнулись резким рывком и в салон сунулись дюжие резкие молодчики в черных комбинезонах. Ее попытались выдернуть из машины, но парализованные ужасом пальцы не разжались. Джек, соответственно, начал заваливаться на бок, его голова деревянно стукнулась о подлокотник. Надежда и рада была бы оторваться от коченеющего на глазах любовника, но сознание уже оставило ее…
Последнее, что осталось в памяти — скрещенные алебарды на эмблемах молодчиков, и один в штатском, задумчиво разглядывающий горстку пепла на запястье и мертвого Плякина. Коминс журналиста рассыпался в прах.
Парфилов морщился, жевал сустак, но трубкой упрямо попыхивал и от экрана не отрывался. Поджелудочная опять начала пошаливать: ох, не надо было ехать вчера к Максиму Витальевичу на вечеринку. Ох, не надо. Но никуда не денешься — от приглашений начальника отказываться не принято.
Ну выпили, ну посидели, стриптизом потешились. А потом Максим Витальевич отозвал Парфилова к себе в кабинет и врезал. Словами, конечно, но бывает, и слова ранят вернее плазмогана. А почему, скажи-ка мне, Парфилов, эти мандавошки из “Злобного часа” нас в третью позицию поставили? И вдули по самое дальше некуда. Да, я, Парфилов, про обессмерчивание тебя спрашиваю. Их каналишка вшивый сразу себе рейтинг на четыреста пунктов с лишком поднял, а мы что же? Молчишь? А ведь меня инвесторы спросят, я что — тоже молчать должен?! Опарфилиться должен?
Вот такой неприятный разговорчик получился… И главное, как, сволочь, фамилию обыграл, а! Обидно, но пришлось сглотнуть, а то как бы из редакторов не поперли. Ну и сдали нервишки — нарезался до полного изумления, и вот результат — поджелудочные колики. Теперь в больницу нельзя, пока ситуация не выправилась. Никак нельзя. А тут сегодня, как по заказу, солидный материал по теме. С аналитикой, прогнозами, словно бы целый научный отдел потрудился, все чин чином, в самый раз для такого солидного канала, как наш “Вестник”.
Парфилов, не откладывая в долгий ящик, вызвал Дашкевича и дал задание подобрать независимое научное обоснование по проблеме бессмертия, пустил подборку в новости и вплотную приступил к просмотру материала. И через совсем малое время позабыл Парфилов и про поджелудочную, и про трубку свою пижонскую, за которую его за глаза прозвали Паровозовым. Материальчик подействовал куда как круче сустака. Если вдуматься, тут, если с умом раскрутиться, не четырьмя сотнями пунктов пахнет. Канальчик-то у нас посолиднее “Злобышей” будет, абонентов процентов на сорок побольше. А фактики жареные. С хрустящей такой корочкой фактики. Хоть и тема не нова, что-то такое уже порхало с канала на канал, витало в воздухе.
Пока коминс выдавал подборку публикаций за последние два месяца, которых оказалось неожиданно много, Парфилов вдумался поподробнее, копнул и офигел. Да тут и лично для него, Парфилова, такой простор открывается, такие бабки! Можно плюнуть на больную поджелудочную, на аденому простаты и регулярные мигрени. Да с такими деньгами можно себе целого клона в Гонконге заказать. Новенького, с нуля. И престиж, и слава, и все остальное. Это стоит обдумать и провернуть дельце так, чтобы все права на материал за собой оставить. Тогда Максим Витальевич сам раком приползет, и посмотрим — кто кого парфилить станет.
Парфилов прикинул первые барыши и вызвал супругу через коминс:
— Дорогая, — как всегда, при разговоре с ней голос Парфилова стал приторно слащав. — Ты еще не отозвала залог за ту виллу? Ну, на Е23? Нет? Вот и отличненько. Не отзывай… И я тебя целую, лапсик. — Парфилов задрожал меленько, захихикал. — Да-да, и туда тоже… Пока.
Не успел коминс погаснуть, как тут же загорелся входящий вызов. “Лапа моя небось от радости в себя прийти не может. Уточняет…” — подумал Парфилов, отвечая. Но монитор лишь замигал серым, не выведя ни ошалевшей от счастья — ведь сколько она об этой вилле на взморье мечтала — супруги, ни меседжа, ни адреса абонента. Пустой моргающий экран. Парфилов пожал плечами, собираясь отключиться, но настольный коминс стал выдавать на-гора новую порцию запрошенных публикаций, и редактор совсем позабыл о неопознанном вызове, вперившись в экран.
И что-то там такое увидал Парфилов, отчего мелко затряслись его плечи, задергалось лицо, словно он пытался что-то сказать с ртом, набитым раскаленной кашей. Так что когда его секретарша распахнула дверь со словами: “Семен Михайлович, к вам тут из органов…” — он был уже мертв, сидел, странно перекосившись в кресле. Вошедшие следом драбанты лишь переглянулись.
Саня Малышев надиктовал последние строчки, хмыкнул, перечитывая, — выходило бредово, но основательно — и запулил репортаж на стол редакции. Вот и ладушки. Горячий материалец, надо бы его протолкнуть побыстрее, и гонорар уже есть куда потратить.