Если не брать в расчет постоянные остановки по пути, Пит быстро находит квартиру Эффи Бряк, хотя та расположена далеко не в центре, а в той части города, что пострадала меньше всего. Интересно, как удалось капитолийской пташке получить вид на новое жилье? Она, лично знакомая с мятежницей Китнисс Эвердин, но не сыгравшая никакой роли в революции, да еще и остающаяся уроженкой Капитолия, оказалась между двух огней. Должно быть, не обошлось без протекции Плутарха. Знать бы еще, почему он пожелал принять свое участие в судьбе этой женщины. Знать бы еще, что на самом деле произошло с ней в тюрьме и почему она все еще жива.
Жива и верна своим привычкам.
Сказать, что Пит удивляется, обнаружив своего бывшего сопроводителя при полном параде, в золотом парике и платье кислотно-розового цвета, значит, не сказать ничего. Впрочем, он рад онеметь от изумления; любая человеческая эмоция убеждает его, что он все еще человек. Отсутствие приступов неконтролируемой ярости убеждает его в том, что он все еще не переродок, созданный Капитолием.
- Эффи, - говорит он, неуклюже заходя в крохотную квартиру, обставленную с несвойственной капитолийцам простотой.
- Пит, - восклицает Эффи как можно с большим воодушевлением. Выражение ее лица при этом остается безучастным. – Рада, что ты пришел, - она не выражает ни удивления, ни недовольства, не интересуется, почему Пит вообще сюда пришел, в конце концов, они никогда не были друзьями. Она принимает его визит как нечто собою разумеющееся и предлагает выпить.
Эффи Бряк никогда прежде не предложила бы выпить несовершеннолетнему парню. Пусть даже он официально считается победителем 74 Голодных Игр. Пусть даже он неофициально считается капитолийским переродком и может рассказать обо всех спектрах боли, которые в принципе может испытывать человек под пытками любого вида.
- Да, пожалуй.
Наверное, он ожидает увидеть в шкафу из-под одежды батарею пустых бутылок. Наверное, он ждет, что холеные руки Эффи, теперь покрытые тонкой сетью морщинок, кое-где перекрываемых такими же тонкими шрамами, начнут трястись и разливать спиртное на маленький зеркальный столик. Но Эффи достает единственную открытую бутылку из бара, ставит перед Питом два бокала и разливает алкоголь твердой рукой. Совсем чуть-чуть, как истинным ценителям прекрасного.
- Это подарок Плутарха, - почему-то поясняет как и прежде яркая женщина, в глазах которой уже больше нет искр, - на победу. Какой-то коллекционный коньяк. Я не пью алкоголь, но за встречу ведь можно, Пит?
Незваный гость скованно кивает. Никто из них не произносит тоста, делают по глотку, молча, и тишина давящая, невыносимая. С улицы не доносится никаких посторонних звуков; когда Пит ставит пустой бокал на столик, от звона вздрагивают даже стены. Стены – но не Эффи Бряк. Эффи Бряк, сидящая напротив с идеально ровной спиной, в своем несуразном ярком платье, открывающем стройные ноги, идеально накрашенная даже без помощи группы стилистов, в золотом парике, такая привычная Эффи Бряк, при взгляде на которую хочется умереть.
- Ты уже устроился в Капитолии, Пит? – спрашивает она совершенно спокойным голосом, будто ведет светскую беседу.
- Я как раз хотел тебя попросить, - выдавливает он с трудом. – Попросить о помощи. Если ты, конечно, свободна.
Он представляет ее сидящей в этой же позе на диване до своего прихода. Идеально накрашена. Идеально уложена. В ярком платье, одном из тех платьев, к которым она привыкла и без которых уже не может. Вокруг нее невыносимая, давящая тишина. В ней – какая-то сломанная пустота, она ко всему безучастна, и все равнодушно к ней, будто она лишь посторонняя гостья, которая не может вернуться назад, в привычную жизнь, потому что привычная жизнь сгорела, и которая не может двигаться вперед, потому что ей просто незачем двигаться. Она может лишь так красиво сидеть на диване; красивая кукла, внутри которой ничего больше нет.
- О помощи, - повторяет Эффи безвольно, будто пытается вспомнить, что это за слово и в каком значении его употребляют. – Конечно, я могу помочь, - заявляет спокойно. Выражение ее лица не меняется. Разве что ресницы чуть дрожат. – Чем?
- Мне и моей подруге, - Пит почти не мнется, называет Джоанну своего подругой, но мысленно представляя, как «подруга» высмеет его, если вдруг узнает о своем новом статусе, - нужна квартира. Можно не в центре. Пусть будет маленькой и светлой. Я вообще не знаю, как можно обустроиться в Капитолии.
Он улыбается, неуклюже ерошит волосы. Он хочет понравиться этой женщине. Он хочет, чтобы она вспомнила о том, что он что-то значил для нее когда-то давно. Чтобы она вспомнила, как разрывалось ее сердце, когда она в последний раз отправляла его и Китнисс на Арену Квартальной Бойни. Тогда ее сердце билось, тогда она была яркой, несуразной, невыносимой, но живой.
Эффи поднимает руки, будто желая схватиться за Пита, но замирает, с недоумением рассматривая свой идеальный маникюр.
– Ты решил остаться в Капитолии, да? – в голосе ее проскальзывает какое-то недоумение. – Этот город знал лучшие времена, не так ли?
Руки у нее пусть и не дрожат, но они должны быть ледяными. Она вся будто ледяная – такая, какой никогда не была. Раньше, на Жатвах, на которых не звучало имя Пита Мелларка, она казалась смешной, слишком, на показ, раздражающе оптимистичной.
- Я хочу опять начать рисовать, - внезапно говорит Пит, не ответив на ее вопрос; весь разговор этот буквально выводит его из себя. Разговоры о погоде, о памятных местах столицы – разве для этого он сюда пришел? Разве он пришел сюда, чтобы попросить о помощи ее?
Эффи наклоняет голову. В прежние времена, когда она была живой, золотой парик обязательно сполз бы. Или случилась бы какая-нибудь другая неприятная оплошность, которая делала бы ее обычным человеком, пусть и склонным гнаться за недостижимым идеалом. Сейчас не происходит ничего.
- Я постараюсь, чтобы одна комната была очень светлой. В городе сейчас сложно найти квартиру на верхнем этаже, но так как многие хозяева бежали или мертвы, - губа ее чуть подрагивает, - не думаю, что это будет совсем невозможно.
- Да, Эффи, спасибо, - безнадежно благодарит ее Пит и собирается уходить.
- Надеюсь, ты больше не будешь рисовать Арену, - внезапно говорит Эффи.
Конечно, нет. Сейчас совсем свежие раны нанесены революцией.
- Разве тебе не нравилось? – предпринимает еще одну попытку воззвать к Эффи Пит.
- Слишком правдоподобно. Лучше будут распродаваться тигровые лилии, - чеканит Бряк. – Хотя, конечно, ты не собираешься их продавать, так?
Пит качает головой.
- Я пока не думал об этом. Пока Капитолий оплачивает все мои расходы, - замирает, внезапно пришедшая мысль в голову совсем не кажется ему приятной. – Тебе нужны деньги, Эффи?
Та качает головой.
- Нет, Пит. Спасибо. Плутарх Хевенсби оплачивает эту квартиру и почти все мои расходы. Еще он помогает мне с работой. Ее не очень много, я, так сказать, специалист очень узкого профиля, - странная улыбка трогает ее губы. Глаза Эффи опускает, руки ее сжаты в кулаки на коленях. – Мне кажется, - говорит чуть тише, - он сделает меня своим доверенным лицом, потому что я чрезвычайно назойлива и пунктуальна. Впрочем, - поправляет прядь волос, - это могут быть только мои предположения.
Неприятный осадок остается от этой короткой исповеди. Питу совсем не нравится то, как Эффи произносит имя своего спонсора, как и не нравятся сжатые в кулаки руки. Ему хватает легкомыслия только на один вопрос.
- Ты ведь помнишь, Эффи, мы одна команда. И дело даже не в золотых украшениях.
Она не плачет. Просто одна слеза сползает по ее щеке за другой.