- Наверное, мне не понять, что находят все президенты Панема в этих двух молодых людях, - заявляет он с самого порога, но не садится, ожидая официального приглашения. Впрочем, Пэйлор терпеть ненавидит всякие официальные штучки, и на вежливое покашливание вошедшего доктора внимания не обращает. Аврелий, впрочем, ничего другого и не ждал от главы повстанцев Восьмого дистрикта, которая и прежде отличалась простотой в общении, и пока еще не успела освоиться в роли президента настолько, чтобы забыть все свои старые привычки.
К тому же, сейчас она чем-то занята; взгляд ее сосредоточен на одном из экранов. Аврелий даже может предположить, что именно видит она сейчас, чем именно так поглощена, но вместо того, чтобы присоединиться к созерцанию того, что ему просто не хочется видеть, замирает у окна, наслаждаясь открывающимся видом, который несколько испортила чертова революция. Восстановление дворца Президента идет полным ходом, латают дыры и сажают новые растения в прекраснейшем президентском саду, параллельно находят опасные подарки от старого правящего состава, и латают то, что разрушают эти самые подарки. Получается какой-то замкнутый круг. Революция закончена, но не пережита до конца, опасность все еще витает в воздухе, напоминая чем-то запах модифицированных роз, от которого у доктора начинается головокружение.
Пэйлор вздыхает.
- Мы нашли видео хранилище Сноу, - говорит безо всякого вступления.
- Не думаю, что меня можно посвящать в военные тайны, - Аврелий ерзает, устраиваясь в неудобном кресле. Нынешний Президент Панема закатывает свои темно-карие, почти черные глаза, и фыркает.
- Хватит играть в недотрогу.
Пэйлор всегда отличалась излишним тактом.
Доктор не может сказать, когда именно начались эти странные отношения, построенные в равной степени на сотрудничестве, опаске и крайне обостренном интересе друг к другу. Впрочем, причину найти очень просто, а вот последствия этой причины, изживающей себя очень медленно, но невозвратимо, будут нескоро устранены. Хотя, конечно, кто из них двоих говорил об этих частных встречах, как об отношениях? Никто. Аврелий точно знал, что сам никому не говорил, что происходит в кабинете Президента, когда он закрывает дверь. Пэйлор – он готов поклясться чем угодно – поступала точно так же.
Хотя можно ли что-то скрыть в мире, в котором камер слежения больше, чем продовольствия? Дистрикты вновь начали поставки продуктов в Капитолий, но сами до того опустошены и разорены, что едва могут полностью обеспечивать себя. А вот хранилища с техникой и оружием все еще забиты под завязку.
- Хорошо, - соглашается доктор, - мы будем опять предельно честны друг с другом. И что же было в видео хранилище бывшего Президента Сноу? Судя по защите, что-то предельно секретное.
- Почти, - фыркает Пэйлор и откидывается на спинку стула. Ей нужно больше спать и дышать свежим воздухом, а не оставшимся запахом роз, думает Аврелий рассеянно. Круги под глазами представительницы высшей власти ему совсем не нравятся, да и нездоровый цвет лица внушает опасения. Нужно будет как-то настоять на том, что бы она берегла силы для будущего.
В конце концов, ее будущее – это будущее и всего Панема.
Он старается не думать об ответственности, сдавливающей ее легкие после каждого вздоха. Об ответственности, о которой она забывает, чтобы внимательно изучать какие-то древние видеозаписи из тайников этого жуткого Сноу.
Вместо того чтобы подробно рассказывать о найденном сокровище, Пэйлор просто отдает доктору составленную кем-то опись всех сохраненных пленок. Аврелий старается ничему не удивляться, и изучает строчку за строчкой, стараясь понять, что именно из найденного должно попадать под категорию «секретного» или хотя бы «древнего».
- Позволь подсказать тебе, что этот архив был личным архивом президента Сноу, - бросает вскользь Пэйлор.
- Всегда знал, что у этого человека специфический вкус.
Здесь есть нарезки всех Голодных игр, сделанные по личному заказу Президента, а так же собраны компроматы на каждого из победителей. Пытки людей, которые что-либо значили для Победителей. Пытки самих Победителей – не столько физическое истязание, сколько записанные на пленку истории о том, как можно сломать человека, убивая все, что ему дорого. Аврелий морщится, находя в самом конце списка уже порядком надоевшие ему имена.
Китнисс Эвердин.
Пит Мелларк.
Он знает, какую именно из записей смотрит Пэйлор.
- Мне никак не удается понять, что вы нашли в этой несчастной парочке, - повторно заявляет он, небрежно бросая на стол Президента опись. Пэйлор спрашивает, кого именно он имеет в виду, и приходится с легким раздражением пояснить: - Сноу носился с Эвердин еще до того, как она посмела стать пересмешницей, а после и вовсе на ней помешался. Койн обхаживала пересмешницу, но постоянно говорила, что спасать нужно было парня. А теперь еще и ты… смотришь на то, как Капитолий пытал Пита Мелларка. Объясни мне, что в них такого особенного… - запинается и сглатывает, - что в них было. Хотя, конечно, не было никаких «их». Была девушка, готовая пойти на все ради спасения себя и своих близких. И парень, имевший несчастье ее любить.
Пэйлор перематывает просматриваемое видео ближе к началу, ища какую-то определенную сцену. Аврелий не хочет, чтобы она находила особенно заинтриговавший ее момент. Наступившая тишина кажется ему неестественной, но такой желанной. И все же его мечте не суждено сбыться.
На экране появляется знакомая больничная палата без окон, камера снимает находящихся в палате чуть сверху, и доктор не без неприязни узнает свою спину в белом халате. Свой голос, искаженный и незнакомый, он узнавать не собирается даже под пытками.
«Пит Мелларк любил ее. Правда или ложь?».
«Ложь».
- Почему ты смотришь это?
Он не спрашивает, откуда в палате совершенно здорового пациента, отпущенного из-под наблюдения указом действующего Президента, взялась еще одна камера, о которой не знает никто из службы безопасности больницы. Ему нужно узнать ответ на этот вопрос; он не желает нарушать свое душевное равновесие, рассматривая появление тайных камер как чужое предательство.
- По той же причине, по которой ты ходишь к нему, - отвечает Пэйлор. – Я хочу понять.
Она меняет пленку, что-то включает, опять ищет определенный момент для воспроизведения, и гасит свет. Аврелий вспоминает приблизительную дату записи из той же палаты. В палате находятся, как и прежде, двое. Только вместо него, лечащего врача и человека, имеющего полное право там находиться, с Питом Мелларком, с потенциально опасным душевно больным пациентом, разговаривает нынешний Президент Панема.
«- Зачем вы опять пришли? – спрашивает Пил Мелларк очень тихо. В то время он только-только начал принимать лекарства, притупляющие его эмоции, и выглядел он еще очень даже собой прежним. Если исключить безумный блеск в глазах – предчувствие нового приступа.
- Я хочу поговорить с тобой, - отвечает Пэйлор со свойственным ей спокойствием, но не подходит ближе, держась от потенциально опасного больного на расстоянии.
Пит забивается в угол комнаты, обхватывает голову руками, у него хриплый голос, его всего будто трясет, но он все еще держит себя в руках.
- Многие приходят поговорить со мной, - кажется, будто каждое произнесенное слово стоит ему немало усилий. Пэйлор неосознанно подается вперед, ближе, но замирает, услышав чей-то властный голос в надетом ею наушнике. – Но все приходят и говорят о ней. О Китнисс Эвердин. Об огненной девушке, - переходит совсем на шепот. Слышно, как кто-то начинает быстро что-то говорить Пэйлор. Пит тем временем обмякает и расслабляется, поднимает уже совершенно спокойные глаза на свою посетительницу. – Он ведь всегда был бесплатным приложением к ней?
Мелларк – или уже переродок с лицом Мелларка, - медленно встает в полный рост. Невысокий и коренастый, сейчас он кажется устрашающим. Пэйлор перемещается ближе к двери, внешне спокойная, но точно знающая, что каждое лишнее движение может стать для него спусковым крючком.
- Правда или ложь? – сын уже мертвого пекаря из несуществующего дистрикта судорожно облизывает губы.