Пит отворачивается. Секунда, другая. Джоанна Мейсон никогда не отличалась терпением.
- Что скажешь? – спрашивает она напряженным голосом, и потирает запястье.
- Он уже сообщил свои правила? – спрашивает Пит, продолжая о чем-то размышлять.
Конечно, Плутарх Хевенсби не из тех, кто позволяет играть на своем поле по своим собственным правилам. Его игры злее и любопытнее, но в его играх обычно гибнут игроки.
- Он хочет поговорить с тобой лично, Пит. Хочет, чтобы ты пришел к нему сам, - каждую фразу Мейсон выдает после паузы. – Мне кажется, он хочет проверить тебя. Не так, как тебя проверяли до этого момента. Это будет что-то вроде показательного шоу, но без выставления баллов. И я знаю, что он заставит тебя продемонстрировать.
Пит не спрашивает, что. Джоанна закрывает глаза, и выдыхает.
- Он хочет, чтобы ты навестил Китнисс Эвердин, Пит. И что-то подсказывает мне, что у тебя нет выбора. У нас у всех нет выбора.
И в комнате на мгновение повисает зловещая тишина. Хеймитч в ванной включает воду, и почему-то орет матом во весь голос. У Мейсон от удивления округляются глаза, и Питу приходится пояснить.
- Вы оба путаете, где холодная, а где горячая вода.
…
Как ни странно, но Президентский дворец, у которого была поставлена самая разрушительная ловушка, разрешившая исход войны, пострадал меньше всего. Разумеется, его начали восстанавливать в первую очередь, не жалея ни сил, ни людей, желая вторгнуться и укрепиться в самом центре разрушенной, но все еще прекрасной столицы. Пит желает увидеть все совершенства тщательно охраняемого здания, изучить с дотошностью художника и ценителя все архитектурные находки, все приемы, используемые для выделения дворца среди остальных зданий, но вместо этого он видит бреши, оставшиеся от бомб воронки, и кровь. Кровь давно впиталась в землю, он знает, но стоит только закрыть глаза – и вновь оказываешься в прошлом, в котором кровь полыхала огнем, в котором раскаленный ад был самой настоящей реальностью. Пит помнит, что выжил здесь. Пит помнит, что помог выжить Китнисс Эвердин, но не помнит - зачем. У него совершенно точно была цель ее спасти, но он никогда не собирался думать, зачем ей стоит жить в мире, в котором все, что она любила, сгорело и превратилось в пепел.
Его встречают еще у ворот, осматривают, проводят через новейшие устройства, обыскивают еще раз. В конце концов, все эти системы предосторожности начинают смешить. Пит молча выполняет то, что от него требуется, но иной раз все равно выпадает из реальности происходящего. Людям в военной форме приходится его тормошить, и вид у них при этом такой, что впору признаваться в том, что заявился сюда с целью покушения на действующего Президента.
В Президентском дворце у Плутарха небольшой светлый кабинет на первом этаже. Даже менее роскошный, чем его собственный кабинет, да и мебель здесь не такая дорогая и не из красного дерева. Складывается такое чувство, что ее стаскивали сюда откуда угодно, и эта мысль Пита тоже веселит. Привыкший к долгому планированию мелочей и деталей Плутарх Хевенсби вынужден терпеть свою рабочую обстановку стихийной, совершенно непродуманной.
Плутарх не заставляет себя ждать у дверей кабинета, и даже приветственно поднимается навстречу посетителю. Выглядит он теперь гораздо более уставшим, чем ранее, или же виноват дневной свет, обнажающий и седые волосы, и сеть мелких морщин на его лице. Пит пожимает протянутую руку и устраивается в кресле для посетителей, рассматривая с неподдельным интересом стеллаж у окна, забитый до отказа книгами в твердом переплете.
- О, - Хевенсби оборачивается, чтобы выяснить причину столь пристального интереса, - Президент Сноу мог похвастаться лучшей библиотекой в Панеме. Это – лишь малая часть его книг. Я горжусь тем, что библиотеку удалось сохранить.
Пит вежливо улыбается и старается в сторону книг не смотреть. Плутарх медлит, просит принести в кабинет чай, затем долго сетует на невкусную выпечку, и сдается, когда Пит не поддерживает даже эту тему.
- Значит, визит Джоанны Мейсон был для тебя ударом в спину, - хмыкает с какой-то рассеянностью. – Ее всегда было сложно контролировать.
- Я не пытаюсь ее контролировать, - парирует Пит с вызовом.
- Конечно, - примирительно всплескивает Плутарх, и откидывается в своем кресле. – Я не обвиняю тебя в том, что ты что-то делаешь не так, как нужно. Но всегда есть другие, Пит. И они следят за каждым твоим шагом даже с большим интересом, - министр связи вздыхает, - ты же не думал, что тебя оставят в покое после всего, что произошло.
Пит отрицательно качает головой, но ничего не поясняет. Ему все меньше нравится происходящее здесь, в этом кабинете, как впрочем, и то, что происходит за пределами этого кабинета, в его собственной жизни, которую он пытается сделать, наконец, своей.
- Ты всегда был умным мальчиком, - Плутарх одобрительно качает головой. – Мне не понравился твой фокус с путешествием по всем дистриктам, но ты правильно сделал, когда вернулся. Правильно сделал, когда связался со своей бывшей наставницей, Эффи Бряк. Ты даже принимал мои приглашения, знакомился с нужными людьми… Это было очень правильно, Пит. Очень правильно и очень не похоже на тебя, - на полных губах мужчины появляется какая-то странная, схожая с мечтательной, улыбка. – Ты будто знал, что нужно делать, чтобы тебя не размазали, как букашку. Откуда бы тебе это знать?
- Животный инстинкт, - бросает Пит небрежно.
- Разумеется, - фыркает министр связи, и берет с подноса свою крохотную чашку. – Инстинкт Пита Мелларка, всегда умеющего заигрывать с камерой, или же инстинкт капитолийского переродка, которого Сноу негласно сделал своим приемником? – в голосе его, прежде таком спокойном, появляется властная тревога. Пит медлит с ответом, уже понимая, что на кону стоит что-то гораздо большее спокойной жизни.
- Думаю, и то, и другое, - отвечает с едва скрываемой досадой. – Насколько мне известно, охмор считается неизлечимым изменением сознания. Поэтому мне трудно судить, когда заканчивается Пит Мелларк и начинается капитолийский переродок.
Министр связи ставит чашку обратно на поднос. Он сдержан, собран, действует будто на пределе своих возможностей, и впервые за долгое время закрывает глаза и считает до десяти. Наступающая тишина кажется вязкой и давящей.
- Думаю, я все же не ошибся в тебе, Пит, - резюмирует Плутарх. – Как и Джоанна Мейсон, которая заявила, что мы все можем на тебя рассчитывать. Конечно, в ее мнениях зачастую нет никакой объективности, тем более, она с тобой спит и наверняка испытывает к тебе какую-то симпатию, чтобы желать тебе дальнейшего процветания. Но в ней я тоже не был разочарован, признаться. Она пришла ко мне первой, почти без подсказок со стороны, и предложила свою помощь, хотя помощи от нее уже никакой и нет. Знаешь, кем вас все вокруг считают? Победителями не голодных игр, а победителями деспотизма Сноу. Почему-то все вокруг взяли в голову, что мы победили из-за ваших усилий, ценой ваших потерь, ценой ваших сломанных судеб. Это видение вашего самопожертвования неплохо вписывается в концепцию новых Игр.
Последнюю фразу Плутарх произносит с нажимом. В лице его появляется и самодовольство, и нахальство. Он будто желает унизить своего посетителя неожиданной новостью, считает, что обладает изогнутым кинжалом и сейчас потревожит совсем свежую рану. Он почти не ошибается. Пит не вздрагивает, только сильнее сжимает кулаки.
Конечно, он должен был привыкнуть к играм. К любым играм, потому что с момента, когда его имя прозвучало на Жатве в первый раз, он стал участником одной-единственной Игры, не имеющей никакого ограничения по времени, не имеющей правил, и не имеющей точного списка соперников.
- Ты нравишься мне все больше и больше, - оживляется бывший распорядитель Голодных Игр. – Мне жаль, что прежде у меня не было возможности пообщаться с тобой. Похоже, я многое потерял, будучи поглощенным пламенем Китнисс Эвердин. Итак, я полагаю, что ты хочешь узнать все об играх, в которых давным-давно участвуешь? – он смиренно ждет реакции собеседника и дожидается короткого кивка. – Я знаю, откуда впервые появились слухи о том, что Сноу сделал тебя своим негласным приемником. Я даже знаю причину, по которой эти слухи распространились так быстро. У Сноу, даже мертвого, еще много поклонников. Капитолийцы не испытывают восторга из-за нелегкой жизни, которая настала для них после окончания революции, но так повелось с ранних пор – капитолийцы не борцы. Но даже среди повстанцев, перешедших с одной стороны на другую, могут найтись паршивые овцы. Овцы, который пойдут за тобой, как за приемником Сноу. Овцы, которые молниеносно обратятся в волков и потащат за собой жалкое блеющее стадо. Разумеется, не будет никакой второй революции – вас раздавят, едва вы начнете свое шествие. Но попытка восстать вновь подорвет наши и без того шаткие позиции, - Плутарх закатывает глаза. – Настроения в разоренной стране слишком переменчивы, чтобы могли позволить себе хоть малейший риск, а нынешний Президент вовсе не готов реагировать на твое появление адекватно.