Приборы, к которым подсоединена Китнисс Эвердин, сходят с ума, пищат и надрываются, мигают всеми огнями сразу. Пит чувствует кожей суматоху, которая наступает сейчас в темной комнате за его спиной, но в палату почему-то никто не приходит. Никто не вбегает в комнату с криками приветствия, цветами и поздравлениями, и поэтому Китнисс Эвердин, открывая глаза, видит перед собой только переродка с лицом Пита Мелларка.
У нее хриплый голос, как наждачная бумага. Она спрашивает, с трудом произнося слова и делая слишком большие паузы.
- Я сошла с ума. Правда или ложь? – и Пит, видя ее отчаяние, недоумение, боль, видя ее такой, какой она всегда была – жалкой, раздавленной, несуществующей, отвечает:
- Ты сама выбираешь, солнышко.
Кажется, она медленно умирает, и бьется в проводах, и вновь закрывает глаза, и только тогда появляются медлительные врачи в белых халата, и обступают ее койку, кто-то выводит Пита из палаты, и наступает неожиданная тишина. В холле нет ни Хеймитча, ни Джоанны. Пит смотрит по сторонам, но не видит вообще никого, и идет в обратную сторону, к выходу из чертовой больницы, к свежему воздуху, которого сейчас катастрофически не хватает.
Но на пути к заветной цели он опять встречает объект своих размышлений, и сперва не может понять, стоит ли перед ним настоящая внучка Президента, или же ее нематериальный заменитель. И внучка Президента, опять обдавая Пита презрительным взглядом, поджимает губы.
- Я надеялась, что ты ее разбудишь, - говорит Коралина. – Но мой дед был прав: поцелуем будят только в детских сказках. Наверное, мне не следовало читать эти глупые сказки, - и опять закатывает глаза, слыша, как ее резко окликают по имени. В этот раз, она, правда, прощается.
Пит знает, что между ней и Прим Эвердин нет никакого сходства. И все же эти две девочки схожи в одном: за них готовы были отдать свои жизни те, кто их любил. Пит думает, что мог бы понять это самопожертвование, но признается самому себе в том, что не хочет думать об этом никогда больше. Все-таки в положении капитолийского переродка были и положительные моменты: в рискованных ситуациях кто-то думал за него.
Ночью он видит лицо проснувшейся Китнисс Эвердин, и, вместо того, чтобы ответить что-то более внятное на ее странный вопрос, душит ее подушкой. Джоанна наблюдает за ним с явным интересом, и тушит сигарету, которую только что зажгла.
- Думаю, теперь ты знаешь, чего хочет от тебя Плутарх Хевенсби, - говорит тихо, и игриво проводит пальцем по его груди. – Ты должен убить Китнисс Эвердин. Ты должен умереть, потому что нет никакого способа избавиться от охмора, Пит. Ты болен ею, болен, болен, - она шепчет даже сквозь стоны, и закрывает глаза и с усилием старается удержать их открытыми. Мир вокруг них такой шаткий и темный, плавится и обжигает, ударяет электрическими разрядами, которые делают боль высшим наслаждением, а наслаждение – болью, которую невозможно терпеть. Перед тем, как заснуть, Джоанна тихо смеется, и говорит, что ее никто никогда так не любил, как он любит Китнисс Эвердин.
Но Пит вовсе не любит Китнисс Эвердин. Пит хочет, чтобы Китнисс Эвердин умерла.
Потому что она заслужила.
========== ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ, в которой Энорабия мстит, а Джоанна принимает непростое решение ==========
Утро важного-преважного дня для Хеймитча Эбернети начинается с похмелья, являющегося следствием слишком большого количества выпитого спиртного накануне. Он мало спит; короткие сны его наполнены темнотой, в которой бесшумно танцуют призраки из его прошлого, и туманом, через который доносятся заунывные пения всех павших на Арене. Ему снится Китнисс Эвердин, стоящая в углу комнаты. В руках Сойки-Пересмешницы зажата белая роза, зажата так крепко, что шипы вспарывают тонкую кожу и на пол капает темная густая кровь. Китнисс Эвердин улыбается, и во всем облике ее появляется что-то жуткое, голос ее властен и жесток. Китнисс Эвердин улыбается и говорит, что никогда не сможет простить. Хеймитч вздрагивает и неловко просыпается, задевая ногой стоящую на полу бутылку, которая падает с глухим стуком, но не разбивается. В наступившей тишине ему чудится грудной смех своей бывшей подопечной.
Свет в ванной невыносимо яркий. Отражение в зеркале заставляет поморщиться и проклясть всех Богов, которые позволили случиться всему, что случилось. Ледяная вода не приносит никакого облегчения, но Хеймитч долго стоит под душем, сильно сжав челюсти. Призраки из его кошмаров давно не ограниваются его кошмарами. Даже в шуме воды он может различать их шаги, их пение, их смех. Но что среди призраков делает Китнисс Эвердин?
Девочка, ты ведь жива. Так будь живой, не мучай меня.
Но сейчас ее нельзя назвать живой. Она лежит, вся опутанная проводами, и иногда, как сказал доктор Аврелий, она открывает глаза, чтобы вновь закрыть и провалиться в то состояние, из которого у докторов Капитолия ее не получается вывести. Аврелий обронил, что у него самого складывается впечатление, будто Китнисс приходит в себя, понимает, куда вернулась и вновь предпочитает потерять себя. Аврелий сказал, будто такое уже случалось прежде, правда, ей не удавалось сказать ни единого слова перед новым погружением в коматозное состояние отсутствия.
Хеймитч хочет, чтобы Китнисс вернулась, но знает, что возвращение не принесет ей облегчения. Куда ей возвращаться? В этом мире нет Прим. В этом мире у ее матери, последнего близкого человека, пустые и отстраненные глаза. К Хеймитчу, по большому счету, она никогда не была привязана по-настоящему, ей удавалось просто видеть между ними двумя жуткое сходство. А Пит… а что, собственно, говоря, Пит? Мальчишка изменился до неузнаваемости, и в моменты, когда капитолийский переродок ведет себя, как прежний Пит Мелларк, Хеймитч сам готов взять нож и покончить со всем этим затянувшимся маскарадом. Не может человек, прошедший через пытки, смерти, убийства, остаться прежним. Так что же сделал с ним, с этим смышленым мальчишкой, слишком добрым и слишком отзывчивым для темных времен, Капитолий, раз ему удается обманывать всех вокруг своим прежним лицом победителя? Хеймитч старается об этом не думать, но продолжает. Воспоминания о старом Пите терзают его при виде Пита нынешнего. Он ищет, с ужасом и надеждой, ищет подтверждений того, что он ошибся, но каждый раз, когда он будто бы находит объяснение всему происходящему, сам Пит просто берет и рушит построенные иллюзии. Прежний Пит, пусть даже не влюбленный в Китнисс, никогда бы не смотрел на нее с таким равнодушием. Прежний Пит никогда бы не сказал того, что сказал новый Пит. Хеймитч знает, что ему, умудренному опытом, прошедшему через ужасы Второй Квартальной бойни и последующие кошмары менторства человеку, пора расставаться с иллюзиями.
Начинает он с того, что громко распахивает дверь в спальню своих соседей и топает до окна, стараясь не рассматривать бесстыдно обнаженное тело Джоанны Мейсон, стараясь не думать о том, что все, происходящее здесь, напоминает какую-то пошлую историю о подростковом максимализме и отчаянной жажде жизни. Что эти дети могут знать о жизни? В их существовании было слишком много притворства и лжи, чтобы любить кого-то по-настоящему.
- Ты проспала, - обвиняюще говорит Хеймитч жмурящейся от яркого света Джоанне. – Ты проиграла пари, не явившись.
- О, - Джоанна фыркает и потягивается, пытаясь выбраться из-под руки до сих пор спящего Пита, - так и ты не явился, старик.
- Замолчите оба, - шипит Пит и зарывается головой под подушку. – Иначе я с вами двумя справлюсь.
А вот это он зря. Потому что задетая честь двух победителей просто так не может угомониться. И в результате великолепное трио разной степени помятости появляется в старом здании Тренировочного центра, и Джоанна кажется самой адекватной из них троих, потому что может улыбаться бывшим повстанцам и нынешним военным, в то время как ее спутники хмуро смотрят по сторонам. У них есть подозрение, что их нахождение здесь совершенно незаконно. Хеймитч не удерживается, и, переступая порог здания, гогочет:
- Подумать только, они пустили в святая святых бомбу замедленного действия, - и во все глаза смотрит на Пита, который отмахивается, как от назойливой мухи, и все еще пытается понять, каким именно образом его заставили прийти сюда. Здесь много военных, людей, из повстанцев с хорошей физической подготовкой, превратившихся в элитных воинов, чья первоочередная задача – защита первых людей государства. Трое победителей, пусть и выпущенных из больницы, но являющихся сумасшедшими, кажутся белыми воронами. Впрочем, сейчас в элитном тренировочном центре не так много людей, чтобы не хватало воздуха и на них.