- Бедный мальчик, - говорит президент Питу, - могу представить себе, что ты испытал, когда понял всю глубину ее предательства. Все ее поцелуи, которые ты так жаждал – каково было понять их подлинную горечь?
- Она пыталась нас спасти, - возражает Пит. Он все еще возражает, но всегда внимательно выслушивает слова своего врага. И он думает над всем, что было сказано, в мучительные и бесконечные минуты одинокого заключения в камере без окон. В такой же камере, в которую он попадет после того, как его спасут.
Президент качает головой.
– Нет, мой мальчик. Она спасала, прежде всего, себя. Она не могла пожертвовать тобой, потому что от тебя и от реальности вашей взаимной страстной любви зависела ее жизнь. Она не так уж и глупа, крошка Китнисс Эвердин. К тому же, она просто не могла полюбить тебя, мой мальчик. Ты знаешь, что она с самого детства нашла своего мужчину? Мужчину, который не раз спасал ее от голодной смерти. Мужчину, которого она целовала, зная, что нет никаких камер. Ты знаешь, как его зовут, Пит. Ты всегда это знал.
Порой посещения Президента затягиваются на несколько часов. Иногда ограничиваются несколькими минутами, но именно эти минуты Питу даются хуже всего. Потому что Президент предпочитает одной фразой разрезать и так сильно израненное сердце, а потом удалиться, предоставляя возможность пленнику самостоятельно расковыривать свежую рану.
- Она пользуется огромным влиянием, Пит, - заявляет президент, у которого, очевидно, даже тогда были способы связаться с Тринадцатым Дистриктом. – Но она не использует свое влияние для того, чтобы вызволить тебя отсюда. А ведь она не знает, что мы всего лишь приятно проводим время в беседах.
Аврелий не видит, как искажается лицо сына пекаря, но может себе представить эту страшную перемену. Его фантазия подтверждается довольным взглядом президента, брошенного на пленника перед самым уходом. Камера в палате работает еще некоторое время; слышно, как пленник бьет кулаком стену. А потом Президент приходит для того, чтобы показать пленнику агитационные ролики Сойки-пересмешницы.
- Неужели ты думаешь, мой мальчик, будто она не знает, что подписала тебе этим самым смертный приговор? Будь ты хоть немного дорог ей, стала бы она делать то, что делает со столь завидным упрямством? И, - многозначительная пауза, - я слышал, что в ее команде находится некто по имени Гейл Хоторн. Кажется, ее родственник. Приятно знать, что ее семья, в отличие от твоей семьи, спаслась почти в полном составе.
Многое из последующих записей Аврелий со спокойной душой перематывает. Потому что президент перестает появляться на видео, на его место приходят мастера на все руки, и ассортимент их инструментов более чем разнообразен. Теперь Пит выкрикивает имя своей возлюбленной даже в кошмарах доктора Аврелия, и доктор впервые начинает принимать снотворные лекарства, боясь своего неизбежного прибытия в Четвертый Дистрикт.
Утром того дня, когда вот-вот в окне поезда появится море, доктор набирает номер, тщательно сверяясь с записанными на бумажке цифрами. Длинные гудки сменяются чьим-то уставшим голосом. Миссис Эвердин подходит к телефону не сразу; на заднем плане слышен шум и гам, обычный для больниц. Узнав о том, что в гости к ней спешит на всех парах Пит Мелларк, миссис Эвердин становится еще более сдержанной в своих высказываниях.
- Мне не хотелось бы видеть его, - говорит очень отчетливо.
- Но ведь он… - доктор Аврелий пытается подобрать самую емкую характеристику для того, кого все еще считают человеком.
- Он – это часть того прошлого, которое я пытаюсь забыть, - отрезает уставшая женщина.
- Даже если ваша старшая дочь любила его? – не подумав, спрашивает доктор.
Молчание по ту сторону трубки кажется невыносимым, но продолжается от силы несколько секунд.
- Иногда мне кажется, что моя старшая дочь не любила меня. Как я могу знать, кого она в действительности любила?
Доктор выходит на перрон Четвертого Дистрикта, обладая самой свежей информацией о местонахождении Пита Мелларка, который опередил своих преследователей почти на полтора дня, большую часть которых провел в комнате одной из самых дешевых гостиниц. Информаторы сообщают, что именно сейчас эту гостиницу Пит покидает, и Аврелий сразу направляется к больнице, в которой работает миссис Эвердин. Компанию ему составляет около десяти военных, но их доктор не может обнаружить в толпе. Маскировка все-таки искусство. Искусство, которому Питу Мелларку не нужно было учиться.
Они сталкиваются у входа, как старые знакомые. Почти случайно, но Пит смотрит на Аврелия с каким-то затаенным сожалением.
- Моя фиктивная свобода трещит по швам, доктор, - говорит со злой усмешкой.
- Зачем ты здесь, Пит?
- Я собираю воспоминания о местах, в которых никогда прежде не был, - отвечает Пит высокопарно и фыркает. – Неужели вы нашли что-то, что делает меня настолько опасным, что вы решили ликвидировать меня прямо здесь?
Кем бы ни был парень на самом деле, ситуацию он чувствует на уровне животных инстинктов. Но отвлекается от навязчивого собеседника, увидев через стекло миссис Эвердин. Та помогает больному в гипсе пересесть в кресло. Постаревшая и порядком подурневшая, она кажется уже совершенно другим человеком. Глаза Пита ищут в ней, в ее движениях что-то, чего не могут найти. Время и пространство для него сейчас не существуют – только он и женщина, в которой он что-то пытается найти.
- Они совсем не похожи, - говорит с умиротворением. – Ее мать такая же, какой он ее помнил, - доктор перехватывает взгляд своего бывшего пациента и думает, что не сможет выполнить просьбу Пэйлор. Он вернет этого переродка в Капитолий живым. Пит по-мальчишески необдуманно ерошит светлые волосы, - и да, мне совсем не хочется ее убивать.
Аврелий, силой сдерживая все свои порывы, требует у бывшего пациента каких-либо объяснений и тащит едва ли не силой в ближайшее кафе, потому что голоден с самого утра. Пациент не сопротивляется, и пусть мысль о его возможном притворстве все еще маячит на грани сознания, доктор расслабляется и начинает улыбаться.
Впрочем, недолго.
- У тебя нет раздвоения личности, Пит. И охмор, ты, кажется, победил, - заявляет, с нетерпением ожидая тарелку заказанных морепродуктов. Конечно, заказать сейчас можно только самые распространенные виды морепродуктов, но он, живущий уже так долго в Капитолии, рад и этому скудному выбору. У него, похоже, находится одно достойное объяснение, почему он преодолел это пространство с такой поспешностью.
Пит качает головой.
- Вы знаете, что его нельзя победить.
- Но ты не убил Китнисс Эвердин, хотя был запрограммирован на ее убийство, - уже с меньшей убежденностью говорит Аврелий, жалея, что не успел изучить все записи, полученные преступным путем.
Его бывший пациент озвучивает все логичные причины подобного прокола Капитолия, до которых доктор додумался и сам, но которые боялся брать в расчет.
- Быть может, я был охморен вовсе не на убийство Китнисс Эвердин, - доктор хмурится, но не прерывает пациента, который, должно быть, давно вынашивал это объяснение того, что он все еще жив. - Президенту Сноу уже не нужна была смерть жалкой девчонки, которая была искрой, но с самого начала не могла погасить это пламя. Она могла поддерживать его, но не гасить, и ее использовали только для того, чтобы у революции было лицо, живой человек, олицетворяющий собой свободу. Когда президент Сноу решил подвергнуть меня охмору, он знал, что умерев, пересмешница превратится в мученицу, во имя которой повстанцы будут бороться с еще большим энтузиазмом. Иной раз у мертвых людей больше власти над живыми, чем у живых.
Доктор, уже уплетающий за обе щеки принесенные морепродукты, ловит себя на странной мысли. Он любуется этим парнем. Он вслушивается в эмоциональную, продуманную речь с элементами импровизации, и чувствует, что Пит, тот самый переродок Пит, лишенный человеческих эмоций, полностью поглощен своей идеей, как обычный человек. Он видит внутри этих еще недавно мертвых глаз если не огонь, то сильную искру. А искра, как всем известно, может превратиться в полноценный огонь.