Хотя, как выяснилось, и не одна она тогда эти Юриковы взгляды приметила. Как там бабушка говорила? Ты и сам себя еще не ведаешь, а деревня уж все про тебя знает? Так оно и есть, наверное. В общем, стали они постепенно на фирме объектом беззлобных насмешек — все, кому не лень, хихикали слегка над этой ситуацией. Оля, например, могла совершенно серьезно заявить уборщице тете Соне, чтоб та поосторожничала, прежде чем бумагу из Жениной урны выбрасывать — а вдруг там Юрик невзначай затаился? И Аленка могла вскрикнуть испуганно, обнаружив в своем компьютере вирус, и тут же прокомментировать его появление тем, что это, наверное, и не вирус вовсе, а это Юрий Григорич Караваев так хорошо вирусом прикинулся, чтоб в Женин компьютер попасть, да к ней забрел по ошибке. Изгалялись, в общем, кто во что горазд. Хотя Юрик тогда и близко даже к Жене не подходил. Она и сама его не подпускала, то есть повода никакого для близкого и панибратского к ней подхода не давала. Смотрела сердито и строго, как сильно честная и замужняя. Она поначалу действительно в таких и числилась — сильно строгих и замужних. Так уж вышло. Пришлось немного приврать на собеседовании, когда сюда на работу устраивалась, что она, мол, дама исключительно из таких, исключительно из ряда женщин положительных и устойчиво-семейных. Она б и не врала, конечно, но так само собой вышло.
— …А вы, Евгения, надеюсь, замужем? — огорошил ее последним вопросом того собеседования будущий шеф, Петр Алексеевич. Очень сильно огорошил, потому что сам вопрос уже таким образом прозвучал, что признайся она сейчас в своей женской незамужности, и не видать ей этого места, как своих ушей.
— Д-д-а… — неуверенно подтвердила Женя, скромно потупив глаза. Потом, собравшись, снова вскинула их на потенциального и довольно симпатичного шефа, проговорила уже смелее: — Да! Конечно, я замужем.
— Ну, слава богу! А то, знаете, не люблю я как-то одиноких баб с их этими вечно рыскающими по мужикам глазами. Смотрят всегда, будто тебя под себя подстраивают. Да и работать им некогда — они ж в вечном творческом поиске находятся. Шарят и шарят по Интернету да по сайтам знакомств. Так и денег на них не напасешься.
— Нет, я не шарю… — замотала головой Женя, скромно улыбнувшись.
— Да. Я уже понял. Ну что ж, давайте поработаем, Евгения.
Женя, выйдя на улицу после этого собеседования, даже закомплексовала немного по поводу своего вранья, а потом быстренько успокоилась. Потому что получалось — формально она и не соврала вовсе. На тот момент они с Игорем еще в официально-бумажном браке состояли, до процесса бракоразводного пока не добрались. Главной теперь ее задачей было — тайны своего бабского одиночества никак не раскрыть, то есть быть той самой — устойчиво замужней, которая глазами по мужикам попусту не рыскает, по интернетским сайтам не шарит. Решила она тогда скрывать свое неофициальное, но полностью незамужнее положение до последнего. Выхода-то у нее не было. А раз не было, и вести себя следовало своему вранью соответственно. Я, знаете ли, ребята, не такая. Я дама замужняя и очень даже серьезная. И вообще — мне работа важнее. И даже не подходите ко мне с глупостями всякими. Хотя чего там говорить — таланты актерские совсем ей в этом деле были без надобности. Она и в бывшем, самом что ни на есть натуральном своем замужестве такой была, недоступной для флирта всякого легкомысленного.
А потом ее положение взяло и рухнуло в одночасье — Игорь официальный развод затеял. Поначалу она побарахталась еще, конечно, чтоб скрыть этот факт от общественности, но разве такое скроешь? Такие факты, они особое свойство имеют — чем больше их скрыть стремишься, тем больше они изо всех щелей выползают.
В общем, неприкаянность ее в этом вопросе вышла наружу во всем своем тягостном безобразии, то есть в сочувствующе направленных в ее сторону взглядах сослуживиц и сослуживцев, в шепотках за спиной, в искренних и не очень искренних словах поддержки, что было по сути отвратительно-равнозначно. Ох уж эта искренняя и не очень искренняя поддержка, способная вогнать молотком в доску по самую шляпку любую нервно переживающую свою семейную драму женщину. И без нее — никак. Потому что не объяснишь же людям, что выслушивать их искренние слова поддержки — пытка настоящая. А что делать — надо было терпеть. И улыбаться благодарно — спасибо, мол, за проявленную вашу душевность, будь она трижды неладна. Спасибо, что напомнили лишний раз о временной моей женской ущербности.
Именно это проклятое чувство ущербности и толкнуло ее в то тяжелое время к Юрику, который тут же и легализовался, и шагнул смело вперед из тени тайных своих страданий. Прямо на глазах его это смелое преображение произошло. Можно сказать, под рукоплескание общественности. Долой, долой, мол, Юрик, всякие там униженные да тревожно-безысходные тайные взгляды, путь завоевания теперь открыт. Давай, шашку наголо — и вперед, пока почва женской ущербности новой да чужой травой не проросла. Самое место, самое время.