― Как она?
― С прежней уверенностью могу сказать, что лучше. Она прибыла сбитая с толку. Ей объяснили, как нужно себя вести, и она справляется. Она всё ещё борется с тем, чтобы вспомнить события той ночи.
Он кивнул.
― Я предполагаю, вы помните? ― спросил я.
― Я шёл и упал.
― Вы всегда такой неуклюжий?
― Такая координация у меня от матери. Датчанка, знаете? ― он улыбнулся с сожалением, и я понял, что ничего от него не добьюсь. ― Я переживаю за Фиону. Она не преступница. Дерзкая, конечно. И сильная. Очень сильная. Почти до невозможного. Она не переключится просто так. Я хочу, чтобы вы знали, что я хочу освободить её отсюда так же сильно, как и она, вероятно, хочет выбраться, но я не собираюсь давить ради этого. Если вы думаете, что мой визит раньше времени станет причиной её стресса, вам стоит сказать об этом. Для меня не будет проблемой находиться подальше, пока она не будет готова.
― Я честно не знаю, когда она будет готова. И я побуду честным ещё на счет кое-чего.
― Пожалуйста.
― Меня тревожит то, что она на вас напала, потому что таила некую злость. Очевидно, была вспышка жестокости?
Он снова улыбнулся и сдвинулся в кресле на одну сторону, будто для удобства загоняя себя в угол. Он почти засмеялся.
Насмешка прожигала меня так же, как и факт того, что мне нужно было объясниться.
― Я не говорю о чём-то, связанным с согласованным…
― Это она сказала вам это?
― Я не могу объяснить больше. Она поступила с расколотым моляром и повреждением связок на запястье.
Он сжал губы и кивнул. Хоть я и чувствовал толику вины в нем, Дикон не выглядел защищающимся. Он был сожалеющим и грустным.
― У нас с Фионой были некоторые правила, и они были придуманы для поддержания безопасности, ― ответил он. ― Причинить ей боль за то, что она их нарушила, не кажется вам оправданием цели, не так ли?
― Так она на самом деле нарушила какое-то правило?
― Эти правила не случайные.
― Я понимаю.
― Уверен, что так и есть.
По его тону я мог сказать, что он был уверен, что я ничего не понимал, и он был прав. Я не понимал. Ничегошеньки.
― Фионе нужно направлять её энергию, ― произнёс он. ― То, что мы придумали, было одним из способов для этого.
― Что вы с этого получаете?
― Вы делаете мой психоанализ, доктор?
― Тяжело сопротивляться.
Он рассмеялся.
― Хорошо, ― ответил Дикон, усаживаясь ровно в своём кресле. ― За вашу честность я сделаю вам подарок. Фермы в Южной Африке настолько отдалены друг от друга, что, когда я был моложе, у нас было много привилегий. Нам никогда не приходило в голову защищать их. Пока, конечно, ситуация в моей стране не изменилась. Было слишком много безработных молодых людей, чтобы правительство с ними разбиралось, и эти молодые люди… они злились. Злились на семьи с деньгами и землёй. Так что они собирались в группы, шли в фермерские дома и брали всё, что хотели. Обычно фермеры были вооружены. У моего отца тоже было оружие, но он был мирным человеком. Он выстрелил лишь в ногу одному из тех семерых людей, которые пришли в его дом. За свою доброту он поплатился жизнью. Моего брата заперли в подвале, пока над моей матерью и сестрой жестко издевались. Наши рабочие… людей избивали до крови. Двое умерло. Я вырос с этими людьми. Они были моими друзьями.
― Вы были там?
― Я был в Квинстоуне по делам, и один из рабочих мастеров пришёл утром и рассказал мне. Он был весь в крови. К тому времени, когда я туда добрался, было слишком поздно.
На мгновение он уставился в пространство.
Я не прерывал его сотнями вопросов, которые кипели в моей голове.
― То, что случилось сразу после ― неважно, ― ответил он. ― Но я серьёзен в намерении защитить то, что моё, ― он улыбнулся, и его улыбка закончила дискуссию. Дикон был очень проницательным, и очень хорошо знал об том.
Ожидать от него дальнейшего рассказа было пустой тратой времени. Я уже опаздывал на встречу в Алондре. Дальнейшая беседа заставит меня пропустить назначенное время.
Но кого я обманывал? Конечно, мне нужно было выбираться отсюда, ведь я уже оценил был ли он угрозой для неё. Тем, что было на поверхности моего разума, тем, что заставило реагировать способами, которых я не понимал, было то, что он любил её. Я не мог притвориться, что понимаю, как работают их отношения, но, когда он произнёс её имя и спросил о ней, он посмотрел на меня, будто решая, кто я в её жизни. Уровень его заботы о ней уходил глубже, чем я мог осознать.
― Позвольте мне поговорить с Фионой, ― сказал я, вставая. ― Тогда я снова свяжусь с вами.