Он стоял неподвижно, глядя на меня. Он не покинул бы стоянку, пока я не позволила бы. Это было написано на его лице и об этом говорила его поза. Я наклонилась вперёд и приложила палец к стеклу. Увидев меня, он улыбнулся и поднял палец вверх.
Он нуждался во мне.
Глава
18.
ЭЛЛИОТ
Раньше я был счастлив в Алондре.
Может быть, я был странным, когда думал об этом таким образом. Невозможно было объяснить, как работа с такими проблемными людьми заставляла меня чувствовать удовольствие, но маленькие победы выглядели такими большими. Тогда я пошёл в Вестонвуд, и ликвидировал чувство, словно маленькие победы весили столько же, независимо от того, кто был пациентом. Я чувствовал, будто в мире было слишком много боли, чтобы её можно было унять.
После того, как я покинул Вестонвуд, а затем снова туда вернулся, мне хотелось не быть нигде и быть везде одновременно. Моё недовольство расцвело в саду тоски и бессилия.
Я оставил свой сан священника в Алондре и спрятал колоратку. Я оставил сан из-за садистской пытки над единственным Божьим сыном, и последующей пытки миллионов людей, ибо в чём был смысл спасения, если вы всё ещё существовали по прихоти Бога и человека? Какой смысл был в вере, если вы по-прежнему подвержены страданиям? Я понимал всю теологию, но не понимал, почему должен был подстраиваться под это. Я принял идею того, что Бог ― сострадательный наблюдатель, целитель и сила. Всё это было хорошими гипотезами. Но зачем опираться на них как на партнера? Зачем становиться оратором?
Мой наставник и человек старой закалки, который в своей жизни не написал ни единой проповеди, сказал, что я боялся носить колоратку, и, хотя сказал он это любезно, как будто это было совершенно нормально, я выбежал из офиса.
Конечно же, он был прав. В шаге от того, чтобы стать божьим человеком ― обязательство, которое я всегда хотел исполнить ― и я сбежал… трус. У меня не было никакого оправдания, кроме страха и нежелания бороться с ним.
Я высыхал после душа, обдумывая в голове свой день. Терапия, затем сеанс в Алондре, бумажная работа, а также быстрая встреча в Вестонвуде с целью обсудить график. Я не мог делать этого долго. Не мог держаться на двух работах. Разъезды туда-сюда ужасали. Алондра должна была уйти, и Вестонвуд должен был уйти, но они были мне нужны. Всё, что я делал, я делал по неправильным причинам. Я доказывал Джане, что мог делать всё, что я хотел, будучи в Алондре, и я бы утолял некоторый неопределённый голод, будучи в Вестонвуде. Я до сих пор не знал, чего хотел.
Джана вошла в ванную, её длинные волосы были спутаны после сна, соски торчали под её пижамой с рисунками котят на облаках.
― Ты закончил?
― Как раз собираюсь.
― Ты собираешься в то место сегодня?
― То место? Да, ― я повесил полотенце и встал перед ней голый.
― С тех пор, как ты вернулся в Алондру, отец снова беспокоится о бандах, ― она повернулась к зеркалу. ― Он хочет, чтобы мы установили сигнализацию.
― Нет, ― я убрал волосы с её шеи.
― Он заплатит за неё.
― Я не буду жить в клетке, ― я поцеловал её в затылок.
Она повела плечами.
― Это не клетка, ― Джана провела пальцами по волосам. ― Есть очень маленькие кнопки. Можно установить одну для уведомления полиции. Здесь она не издаст и звука.
Её запястье выглядело настолько тонким, выглядывая из-под рукава пижамы, таким уязвимым, с маленькой золотой цепочкой на нём. Ничто не было более женственным, чем её запястье. Переводя взгляд между её открытым горлом и браслетом, я полностью возбудился.
Стоя позади неё, я обхватил пальцами запястье и потянул руку вниз. Я прошептал:
― Я не хочу сигнализацию.
Я толкнулся в неё членом и прижал запястье к нижней части спины. Она попыталась вырваться, но я не ослабил хватку. Её сопротивление послало волну давления между моих ног, и в голову пришло кое-что ещё. Что-то, чего не должно было быть там, пока я пытался соблазнить Джану.
― Я её хочу, ― ответила она.
Она говорила о дурацкой системе сигнализации? Мне было плевать. В моей голове были лишь розовые ягодицы и паддлы, связанные запястья и мольба.
― Ты её получишь, ― я склонился перед тщеславием.
― Эллиот, на самом деле...
Я удерживал её за запястья одной рукой и дёрнул пижамные штаны вниз другой. Её задница ― незапятнанная, круглая, совершенно мягкая в моей руке ― выгнулась, когда я схватился за неё.
― Ауч. Мне нужно идти на работу. Что ты делаешь?