— Контрперенос бывает. Ситуацию с семьей девушки она должна знать, потому что это не относится к тому, что может быть сказано в пределах этой комнаты.
— Там не о чем говорить, — сказал я. — Все, о чем я тебе рассказал, было моим умозаключением. Если она узнает это, то не сможет понять и начнет паниковать. Ей сложно иметь дело с вещами, которые не являются фактами.
— Как вы собираетесь так жить, Эллиот?
— Ты знаешь, что у меня от тебя глаза болят?
— Ты сказал то же самое о Джане.
Я улыбнулся, поняв насмешку и то, что ей на самом деле кажется это забавным. Она заметила мой контрперенос, связанный с кем-то вне кабинета терапевта. Переключение было необходимо. Контрперенос, когда у терапевта возникают запрещенные чувства к пациенту, намного хуже. Однако этот случай был под контролем, с моим контрпереносом к Фионе можно было справиться. Именно поэтому мне нужны эти сеансы с терапевтом — чтобы держать вещи под контролем.
— Не доверяю намерениям ее отца, — сказал я. — Он приходит ко мне и просит выпустить ее. Говорит мне о том, что она будет под присмотром, а меня щедро отблагодарят за потраченное время. То, как он сказал это, было неправильно.
— То есть ты думаешь, что он должен был попросить тебя оставить ее для дальнейшего наблюдения?
— Я думаю, что сам факт такой просьбы является проблемой. Если бы он попросил меня кормить ее в полдень, то ее бы кормили в одиннадцать, потому что я не доверяю ему.
— Это похоже на протест, — сказала Ли.
— Ты никогда не встречалась с этим человеком.
— Любой человек, смотревший телевизор, знает, что происходит. Средства массовой информации как стервятники кружат над ней из-за аварии с ее братом и нападения с колющим предметом на ее бойфренда, ни один нормальный человек не смог бы пережить это. Она вернется к наркотикам. Выпустить ее — означало бы толкнуть на истинный путь провала.
Ли откинулась на спинку кресла. Я не знал, нужно ли ей было пространство для живота, или она опешила от моего тона.
— Ты веришь в то, что принял это решение исключительно на основании объективных данных? — спросила она.
— Ли, какая разница, если это было правильное решение?
— Ты мне скажи.
Я не сделал этого, потому что не был готов сказать вслух о том, что у меня были чувства к Фионе Дрейзен.
Глава 3.
ФИОНА
Мне не нужна была черная тьма, чтобы уснуть, и это было хорошим знаком с тех самых пор, как я трахалась где и когда угодно. Иногда после этого мне нужно было отключаться. Однажды в половине одиннадцатого утра я проснулась сверху на Оуэне Бранче на полу клуба «Разрешение получено». Свет нигде не горел, а дамочки в голубых смокингах пылесосили пол под испанскую музыку, лившуюся из магнитолы. Оуэн даже толком не проснулся, но уже поджег косяк и передал мне. Я отключилась еще на полтора часа.
Но в Вестонвуде мне пришлось столкнуться с проблемой, которой не было прежде: мне все мешало уснуть. Знала, что не могла винить в этом свет, пробивавшийся из окошка на двери, сверчков или шум воды в трубах, когда где-то спускали воду в туалете.
Я ударила Дикона ножом, и теперь меня накрывала волна сожаления. За все, что натворила за все эти годы. Каждое ветреное предательство. Каждую прихоть. Каждый раз, когда я причиняла кому-то боль, совершив мелкое нарушение. Вина за то, что бросила Оуэна после выпускного в высшей школе. За то, что сосала его член на следующей неделе только потому, что он просто оказался рядом. За то, что выбросила его телефон из своей машины на 101-ой улице после того, как услышала от Оуэна, что он кончил мне в рот только потому, что он был красивым. За то, что остановила машину и ударила его в лицо, а потом рассказала всем о том, что он сделал, чтобы никто не тусовался с ним.
Люди подобного статуса, находившиеся в центе внимания, не любили, когда сраный пьянчужка записывал их гребаные сеансы. Таким людям не нравилось, когда им говорили, что они делают все только для себя. Нет. Просто нет. Именно поэтому микрофоны можно было увидеть повсюду вокруг дома Дикона.
И все равно. Я не была сконцентрирована на своей правоте. Моя правда не причиняла боли, позволяя мне существовать после полного самоуничтожения. Поэтому я сделала то же, что и каждую ночь в Вестонвуде: выбрала случайный момент из своей жизни и погрузила его во мрак. В ту ночь это был Оуэн. Мне не стоило бить его в лицо. Он был безобидным серфингистом с огромным членом и к тому же постоянным обломщиком. Я была уверена, что ни один из моих друзей больше не заговорит с ним, и так же не стоило выбрасывать его телефон из машины. Он был ему дорог, но мне было все равно.