на обрадовалась, но сразу опять погрустнела. — Микас написал бы… — Так его ж освободили совсем недавно! Мы только сегодня получили письмо. От того, который освобождал. Он пишет, что всех положили в госпиталь. Потому что они очень худые. Да и письмо идет долго! — Нора не знала, что еще сказать, чтобы Иоанна поверила. Старалась не помнить, как тетя Янова вздохнула: "Если и не его освободили, все равно радость. Другой матери…" Она хотела, чтобы радость была учительнице! — Ты расскажи это маме! — И Нора замялась. — Она все еще не понимает? — Теперь уже понимает. Ее же лечат. — Так ты расскажи! Что освободили. В деревне. Гитлеровцы их туда пригнали рыть окопы. Хочешь, я тебе и письмо принесу! — Спасибо. Конечно, расскажу. Мы стараемся в ней поддержать надежду. Пока она совсем не поправится. Потом, если даже Микас… — Иоанна осеклась. — Может, иначе перенесет это… — Он вернется! Обязательно вернется! — Нора хотела, чтобы и Иоанна поверила. Чтобы хоть улыбнулась. — Хочешь, я пойду с тобой к твоей маме и сама ей расскажу? — Спасибо. — Иоанна все-таки улыбнулась. — Сегодня у нее папа. И завтра пойдет он, мне вечером в школу. А во вторник, если сможешь… — Конечно, смогу. — А в ушах звучали ее слова "в школу". — В какую… школу? — Вечернюю, конечно. Для восьмого класса дневной я уже стара… Я ж два года не училась. — А я три. — Разве ты не учишься? — удивилась Иоанна. Нора покачала головой. — Почему? Нора молчала. Привычное "не могу" перед Иоанной застряло… — Папа тоже говорит, что надо учиться. И на работе… — Так пошли! У Норы екнуло сердце. Будто Иоанна сказала что-то очень необычное. — Отнесем заявление. Возьмем в своей школе справку, что ты кончила шесть классов. Дневника у тебя ведь нет? — Нет. Остался дома… — Ничего. В школе есть наши классные журналы. Выпишут. Значит, все это время — и когда она по ночам стучалась в чужую дверь, чтобы впустили, и когда пряталась у мельника, у Стролисов, лежала в лесу — ее отметки все равно были. Тут, в школе. Все, все красивые пятерки. И похожие на перевернутый стул четверки! — Так пойдем! — повторила Иоанна. Нора кивнула. И самой стало странно, что она не сказала "нет"… Класс был почти такой же, как в их школе. Тоже три ряда парт. Только на окнах теперешние шторы затемнения. И очень непривычно, что за партами взрослые. Двенадцать человек. Неужели это весь класс? — Товарищи, кто решил вторую задачу по алгебре? — прямо с порога спросила грузная женщина в синем платке. Неужели ей тоже могут поставить двойку? — Я и первой не решил, — признался седоватый мужчина в железнодорожной форме, еле втискиваясь за парту. — Дежурил. Дайте хоть первую списать. Нора чуть не рассмеялась — такой взрослый, а будет списывать. Боится, чтобы учитель не вызвал? Но он же сам как учитель. Почти седой. Она старалась не смотреть, как этот железнодорожник надевает очки, как принимается переписывать задачу. На парте вырезаны буквы "А. К.". Наверно, какой-нибудь мальчишка из дневной школы решил себя увековечить. Вошла еще одна женщина. (Теперь вместе с Норой уже четырнадцать человек.) Очень высокая, худая. За парту села боком — ноги не вмещались. — Думала, не приду сегодня, — пожаловалась она своей соседке. — Столько работы, ужас. Еще и ревизию провести надо. Но я не хотела пропускать алгебру. — Надо было прийти сразу на второй урок. Иоанна тоже говорила, что в этой школе можно пропускать. И сама сегодня не придет — должна быть в больнице. Нора из-за этого даже хотела начать учиться с завтрашнего дня. Но отец сказал — нельзя в первый же день не явиться. Да и сама не вытерпела бы дома. Даже не может вспомнить, что делала каждый вечер после работы. Вчера ходила проведать Марите, она болела. А раньше? Марите совсем не удивилась, когда Нора ей сказала про школу. — Правильно делаешь. — И сразу спросила: — О Петронеле больше ничего нового? — Нет. Мы посылку уже приготовили. Как только узнаем адрес… Зато Людмила Афанасьевна весь день говорила о школе. Вспоминала ту, в которой сама училась, а потом учился ее Игорь. Отец с тетей Любой тоже были довольны. Отец все время улыбался, а когда она уходила, стоял в дверях, пока не сбежала по лестнице. Только тетя Аня — Нора и к ней заглянула по дороге, чтобы сказать — не улыбнулась. — Что ж… раз ты решила… — Но не оставаться же на всю жизнь малограмотной из-за того, что Гитлер… — Я ж тебя не осуждаю. Если только можешь… — А вы? Может, вы… тоже? — Что, учиться? — Нет. Но работать… Как раньше… Тетя Аня не ответила. Спросила Нору, в какой класс она пойдет. Наконец железнодорожник переписал. Вернул тетрадь. — Спасибо, хоть одна будет. Закурить бы теперь после трудов праведных. Резко зазвенело. Сейчас будет урок! Нора поспешно достала тетрадь, карандаш и стала поглядывать на дверь. Вошел учитель. Нора и сама не заметила, как вскочила. Спохватилась, что стоит одна, остальные сидят. Разве во взрослой школе не надо вставать, когда входит учитель? Она смущенно села. А учитель, опираясь на палку (ноги у него целы, успела заметить Нора, только одна не гнется), подошел к столу. Конечно, сразу увидел ее. — Вы впервые? Она опять хотела встать, но только чуть приподнялась. — Да. — Поздновато выбрались, — сказал он. Совсем не строго. И раскрыл журнал. Наверно, чтобы посмотреть, как ее фамилия. — Маркельските! — громко сказала она. Учитель удивился. Наверно, он вовсе не за этим раскрыл журнал. Но улыбнулся. — Спасибо. Все равно уши у нее горели. — Итак… — это он уже сказал всему классу, — сегодня мы в порядке повторения совершим краткую экскурсию в прошлое. Вспомним князя Миндаугаса. Значит, будет урок истории. Учитель прислонил свою палку к столу. Сел. — Миндаугас правил с тысяча двести тридцать шестого года до тысяча двести шестьдесят третьего года. Он объединил под свое начало многие княжества, силой действуя против непослушных феодальных князей… Она в школе. Это урок истории. Учитель рассказывает о Миндаугасе. Том самом Миндаугасе из учебника истории. Но тот же казался героем — объединил, создал единое государство. А выходит — тоже силой… — …Однако объединение литовских земель не устранило междоусобиц между феодалами. Они продолжали борьбу с Миндаугасом за власть. Для этого заключили союз с Ливонским орденом, который воспользовался междоусобицей, чтобы поработить Литву. "Поработить". Значит, и тогда… — …В тысяча двести шестьдесят втором году Миндаугас заключил союз с владимиро-суздальским князем Александром Невским для похода против крестоносцев. Крестоносцев?! Ведь крестоносцы… Нора хотела попросить учителя остановиться, повторить. Ей очень надо было что-то понять. Но учитель все говорил, говорил. Губы шевелились, произносили слова. Нора такие уже слышала. Когда-то, в школе. Так ведь здесь школа. Она учится. Учится… Зазвенел звонок. Перемена? Тоже как раньше. Но она же ничего не запомнила! И книги нет. Если учитель завтра спросит… Вторым уроком была алгебра. Учительница что-то объясняла. Писала на доске иксы, игреки, зеты. Закрывала их в скобки. Умножала. Складывала. Нора старалась следить, понять. Мгновеньями даже казалось, что она начинает что-то улавливать. Но учительница уже писала новую строчку, потом еще одну. И эти знакомые буквы, цифры, скобки стали просто белыми шеренгами на черной доске. Нора торопилась хоть переписать в тетрадь. Когда на перемене железнодорожник их стирал, Нора с облегчением смотрела, как они исчезают. Будто и не было их вовсе… Опять резко зазвенело. Почему-то теперь звонки очень громкие. И в квартирах, и здесь. Даже в филармонии. Железнодорожник положил на парту учебник. "Francais". — Вы учите французский? — изумилась Нора. Он не успел ответить — вошла учительница. Совсем старенькая. И, как Ядвига Стефановна, тоже в пенсне. Но, видно, все равно близорукая — не заметила, что в классе новенькая, то есть она, Нора. Что-то сказала. Все раскрыли тетради. Стали записывать- учительница что-то произносила. Конечно, по-французски. Много слов подряд, наверно, целые фразы. Нора силилась уловить хоть что-то знакомое, похожее на немецкий. Но учительница, казалось, произносит только длиннющие вереницы непривычных звуков. Железнодорожник их понимает. И его соседка в синем платке. И высокая, чьи ноги не помещаются под партой. Все понимают, записывают. А она… Неожиданно учительница сказала по-литовски: "Глагол". Нора поспешно записала в тетрадь. Но уже опять звучала непонятная речь. Нора слушала. Но почему-то вспоминала свою комнатку. Там на этажерке лежит оставленный на вечер ломтик хлеба. А у тети Яновой тепло… Они, наверно, ужинают. Может, получили от Яцека письмо… После урока она подойдет к последней парте. Там сложены все пальто. Она возьмет свой жакет, платок… Но на перемене не решилась — никто туда не подходил. Снова зазвенел звонок. Железнодорожник достал учебник физики. Вошла другая учительница, молодая. Но ведь учитель физики старый, с бородкой. И сразу спохватилась — это было там, в их школе. А здесь другая. И все-таки было странно смотреть на эту очень молодую, с пухлыми, как у ребенка, губами и ямочкой на подбородке женщину. Она учительница физики. Учительница. Вызвала кого-то к доске. Пошла высокая, у которой ноги не помещаются под партой. Стала отвечать. Опять непонятное. И на доске рисовала совсем незнакомое… Учительница ей поставила отметку и стала смотреть в журнал — кого еще вызвать. Нора встрепенул