Прямо под окнами женщины на разных сроках обсуждали пелёнки-распашонки. Похоже, большинство приходило сюда исключительно ради компании, хотя была парочка таких, которые стояли из тупого упорства. Две будущие мамашки прогуливались по кусочку голой земли, вытоптанному до непробиваемой твёрдости. На остальных газонах торчали знаки «ПР».
Вдруг из корпуса напротив выбежал замухрышечный мужичок, победно расхохотался и принялся бешено скакать по ярко-зелёной траве, размахивая бумажкой. Беременные улыбались и сдержанно хлопали. Как радуется! Может, я не в ту очередь встал?
Рядом пристроилась решительная девушка, уложила острые локти на облупленный подоконник.
— Дорогого стоит, когда мужчина умеет добиться своего. Даже если это всего лишь разрешение топтаться по газонам.
Наверное, надо спросить, зачем она здесь. Почему бы не сделать человеку приятное?
— А вы кого собираетесь убить?
— Бывшего, — просто бросила она. — Если честно, убивать его я не буду. Так и скажу разрешителям, даже отступительную заранее подпишу. На таких условиях они быстро одобряют. Пусть этот свинюк побегает месяцок с подпаленной задницей, осознает, какое он ничтожество, прощения попросит. А что? Волки сыты, овцы целы, госпошлина уплачена. Всем хорошо. И урод этот, может быть, поймёт что-нибудь, и не будет больше так себя с девушками вести.
Я улыбнулся. Дерзкая!
— А я тоже убивать не буду. Даже разрешение необязательно. Достаточно, чтобы на работе слух прошёл, что я встал в очередь. Этот недопырок все штаны уделает и пасть свою поганую на меня больше не раззявит. Да и родные зауважают.
Девушка подняла на меня свои серо-голубые, обведённые кругами усталости глаза.
— Это правильно. Совсем по-другому на мужчину смотрят, когда он в очереди отстоял. У меня пара знакомых есть: они знали, что от армии никак не отмазаться, но аргументацию подали. Потом отслужили, вернулись, получили ответ от разрешителей и на стену повесили, как почётную грамоту.
Очередь за моей спиной зашевелилась. Из-за обитой дешёвым кожзамом двери появился парниша с огромной стопкой бланков и просветлённым лицом.
— Ну что? Ну что? — насели на него ожидающие.
— Сказали ещё несколько справок и свидетельств собрать, потом печати проставить, потом в корпус В, и ждать рассмотрения.
— Молодец! Так держать!
Прокуренные мужики похлопали парнишу по спине так, что часть бланков разлетелась. Тот улыбался, как помесь народного целителя и звезды среднего пошиба.
— Следующий! — приглушённо донеслось из-за заветной двери.
Толстая тётка поднялась и пошла в наступление, её муж в буром костюме напрягся и стал натужно хохмить. Я взглянул на часы. Такими темпами можно штаны насквозь протереть. Тщедушный мужичок за окном всё ещё гарцевал по газону, и мне тоже захотелось на воздух.
— Может, кофе попьём? — спросил я у решительной не-убийцы.
Она блеснула неотразимой улыбкой и согласилась.
Недобрые известия
Мирон Аркадьевич сидел в солидном удобном кресле и, пряча раздражение, листал газету. Он, к слову сказать, газет не жаловал, однако так уж издавна повелось в их роду. И отец, и дед, и прадед выписывали по несколько изданий, даже при том, что бумага была дорога, и в копеечку влетала им такая прихоть. Отец, бывало, говаривал: «Газета, сынок, не для того только надобна, чтобы новости узнать. Она для того ещё, чтобы и ты, и окружающие помнили, что ты человек знатный, образованный и состоятельный». В конце года он собственноручно делал подшивку и отправлял её храниться на чердак. Никто потом эти подшивки не перечитывал, но маленький тогда Мироша знал: отец втайне тешит себя мыслью, что его архив принесёт пользу будущим поколениям. Мирон Аркадьевич вздохнул и вернулся к чтению.
«Вот ведь неблагодарные скоты, — думал он, скользя взглядом по мелким строчкам. — Рабочий день им сократили, дали один выходной в неделю, а они всё не уймутся. Того и гляди, как на Западе, прав потребуют и пойдут баррикады строить!»
Аристократ снова отвлёкся от газеты. Он не любил недобрые известия, особенно на ночь. И за рубежом, и в империи нарастала тревожность, и Мирон Аркадьевич, как не последний человек в Министерстве, спал всё беспокойнее.
Любимая жена, Елена Карловна, вышивала у камина, что-то тихонько напевая. У ног её уютно свернулся верный Казак, уложив пятнистую морду на лапы. «Словно с открытки сошли», — с тянущей тоской подумал Мирон Аркадьевич и тут же оборвал непрошеные мысли.
Жена будто почувствовала его взгляд, подняла пронзительно-голубые глаза, мягко спросила: