Март 1967 года
Глаза уже не на одной стороне головы, но сближены друг с другом. Крошечные щелочки отмечают уши и ноздри, а чуть большая — рот. Лоб становится массивнее. На верхних конечностях появляются пальцы, запястья, предплечья. По внутренним репродуктивным органам можно определить пол.
Апрель 1967 года
В течение этого периода живот развивается очень быстро, уменьшая диспропорцию между головой и остальной частью плода.
На голове появляются волосы.
Мать начинает чувствовать шевеление маленького тельца.
Май 1967 года
На половинной стадии беременности нижняя часть плода пропорционально увеличивается, а ноги начинают подниматься. Теперь мать четко ощущает то, что она вынашивает. Руки и ноги плода совершают внутри ее тела энергичные движения.
Эллери отделал свой кабинет панелями из сплавного леса — тогда этот выбор казался ниспосланным истинным вдохновением. Щербатая, неровная поверхность выглядела испещренной многолетними приливами и отливами и была искусно покрыта сероватым налетом пены морской. Глядя на нее, Эллери чувствовал, как пол колышется у него под ногами, а щеки обжигают соленые брызги. При установленном на максимальной мощности кондиционере было легко представить себя на палубе прогулочного судна, рассекающего воды Зунда.
Однако это оказалось серьезной помехой требованиям реальности. Метаморфоза стен кабинета изменила обстановку до критической степени, превратив обычную манхэттенскую квартиру в аттракцион. Эллери всегда считал, что для наиболее эффективного использования времени и следования графику писатель прежде всего нуждается в рабочей атмосфере привычного беспорядка. Изменения должны ограничиваться моделью точилки для карандашей на подоконнике. Даже пыль поощряет к работе. Согласно древней метафоре, творческое пламя ярче горит на тусклых и пыльных чердаках.
Зачем же было избавляться от милых сердцу грязных обоев, которые так преданно помогали ему заканчивать многие рукописи?
Эллери тупо смотрел на четыре с половиной фразы, отпечатанные на листе, вставленном в машинку, и складывал руки в молитвенном жесте, когда в кабинет вошел его отец.
— Все еще работаешь? — устало спросил он и быстро удалился при виде мучительного зрелища.
Но через пять минут старик появился вновь, неся запотевший стакан с зеленоватым коктейлем, которым успел освежиться. Эллери стучал себя кулаком по виску.
Инспектор Квин опустился на диван, продолжая потягивать коктейль.
— К чему колотить себя по мозгам? — осведомился он. — Кончай работу, сынок. У тебя на этой странице меньше, чем было, когда я уходил утром.
— Что? — отозвался Эллери, не оборачиваясь.
— Заканчивай работу.
Эллери наконец обернулся:
— Не могу. Я и так запаздываю.
— Еще наверстаешь.
Эллери коротко усмехнулся:
— Если не возражаешь, папа, я все-таки попытаюсь работать.
Инспектор поднял стакан:
— Приготовить тебе то же самое?
— Что именно?
— «Типперери», — терпеливо объяснил старик. — Особый рецепт дока Праути.
— Из чего он состоит? — спросил Эллери, поправляя вставленный в машинку лист на сотую долю дюйма. — Я уже пробовал особые рецепты дока Праути и убедился: они все отдают запахом его лаборатории. Что это за зеленая гадость?
— Шартрез, смешанный с ирландским виски и сладким вермутом.
— А не с мятным ликером? Храни нас Боже от профессиональных ирландцев! Если ты заделался барменом, папа, приготовь мне «Джонни на камнях».
Старик принес скотч. Эллери сделал глоток, поставил стакан рядом с машинкой и начал сгибать пальцы. Инспектор снова сел на диван, сдвинув колени, как викарий во время официального визита, потягивая «Типперери» и наблюдая. Когда пальцы сына готовились опуститься на клавиши, отец семейства со вздохом промолвил:
— Жуткий был денек.
Сын медленно опустил руки, откинулся на спинку стула и потянулся к стакану.
— Ладно, — сказал он. — Я слушаю.
— Нет-нет, сынок, я просто подумал вслух. Ничего важного — жаль, что я прервал твою работу.
— Мне тоже жаль, но факт, как сказал бы де Голль, свершился. Теперь я смог бы напечатать не больше, чем лежа на смертном одре.
— Я же сказал, что сожалею, — проворчал инспектор, вставая. — Вижу, мне лучше убраться отсюда.