— Ответили, — сказал Эллери.
— Хотите спросить меня еще о чем-нибудь?
— Об очень многом, мистер Импортуна, но чувствую, что зря потрачу ваше и мое время.
Мультимиллионер пожал плечами.
— А вы, инспектор Квин?
— Нет, сэр.
Но Импортуна продолжал вежливо настаивать:
— Возможно, инспектор, у вас есть вопросы к моей жене, раз уж она здесь?
— Нет, — ответил старик. — На сегодня больше никаких вопросов.
— Benone! Allora rivederla.[43] — Он обратился к жене и к Эннису, как к маленьким детям: — Andiamo, andiamo![44] Нам сегодня еще нужно поработать, Питер, над молочным комбинатом на Среднем Западе. И я не могу заставлять мистера Э. так долго ждать наверху.
Квины молча наблюдали, как Импортуны проходят под аркой. Питер Эннис следовал за ними на некотором расстоянии, опустив взгляд. Мультимиллионер остановился настолько неожиданно, что его жена успела скрыться из вида, а Эннис едва не налетел на него.
— Мне пришло в голову, мистер Квин…
— Да? — спросил Эллери.
— Между прочим, могу я называть вас по имени?
Эллери улыбнулся:
— Вы имеете в виду, как, скажем, Питера? — Увидев, что секретарь покраснел, он быстро добавил: — Не обижайтесь, мистер Эннис. Я всего лишь привел пример.
— Туше, мистер Квин. — Импортуна улыбнулся в ответ, демонстрируя большие зубы. — Вы не возражаете против наемной службы? Разумеется, на руководящей должности и сугубо конфиденциальной. Я мог бы использовать человека с вашими талантами и характером.
— Благодарю за комплимент, мистер Импортуна, но нет. Я предпочитаю работать на себя.
— Жаль. Если вы когда-нибудь передумаете, мистер Квин, то знаете, где меня найти.
— Интересно, — промолвил Эллери, когда они ехали домой в полицейской машине.
— Что? — Инспектор Квин клевал носом.
— Последние слова Импортуны — насчет того, что я знаю, где его искать. Интересно, знает ли кто-нибудь, включая его жену, что собой представляет в действительности Нино Импортуна? Крутой и опасный человек! Кстати, о его жене. Папа, ты ничего необычного не заметил в Питере Эннисе?
— Ты перескакиваешь с одной темы на другую так, что за тобой уследить невозможно, — пожаловался инспектор. — Если мы говорим о миссис Импортуна — между прочим, шикарной бабенке, — то почему я должен был замечать что-то в Эннисе? Он едва взглянул на нее за все время, что она была там.
— Это и необычно, папа. Конечно, Эннис может быть геем, хотя я так не думаю, но если он нормальный мужчина, то как он может находиться в одной комнате с такой ослепительной женщиной и абсолютно на нее не реагировать?
— Думай об этом сам, — проворчал старик. — Для меня убийство Джулио Импортунато было раскрыто, когда повесился его братец Марко. И, сынок…
— Да, папа?
— Не связывайся с Импортуной. Послушай моего совета — ты только наживешь неприятности. Для тебя он слишком важная шишка… Что ты сказал?
— Мистер Э., — пробормотал Эллери.
— Кто?
— Мистер Э. Разве ты не слышал, как Импортуна сказал, что не должен заставлять мистера Э. ждать? Интересно, кто это?.. Папа!
Но инспектор уже спал.
Июнь 1967 года
Плод вытягивается в длину. Появляются ресницы и брови. Тело быстро растет.
Они находились в «логове» Импортуны. Эннис, скрючив свой длинный торс над блокнотом и кучей бумаг, сидел в углу флорентийского стола. К его досаде (принявшей хроническую форму), он был вынужден притащить стул и расчистить для себя место. Хотя у Энниса был в квартире свой кабинет, Импортуне никогда не приходило в голову оборудовать для него постоянное место в «логове» на время рабочих сессий, происходивших из года в год. «Я очень скромный секретарь, — думал Эннис, — если не считать тайной связи с женой босса. Выделить мне столик для личных нужд в его кабинете было бы не так уж тяжело для одного из богатейших людей Америки. Едва ли такая просьба с моей стороны выглядела бы посягательством на уединение или прерогативы его величества, поскольку я появляюсь в этих священных стенах исключительно по его приказу. И почему он не пробьет окно в наружной стене, чтобы в «логове» стало светлее? Новый кондиционер тоже не помешал бы — этот не справляется с дымом от его вонючих сигар».