— Время смерти Нино Импортуны? — Медэксперт прищурился, продолжая жевать. — У нас что — неделя археологии? Это древняя история.
— Знаю, удар по запястью Импортуны остановил его часы на десяти минутах десятого. Я имею в виду, соответствует ли это время результатам вскрытия?
— Ты хоть представляешь себе, сколько вскрытий мы произвели после этого?
— Не пудрите мне мозги, док. Вы помните подробности вскрытий даже двадцатилетней давности.
— Все сказано в моем рапорте, Эллери. Разве ты не читал его?
— Мне его никогда не показывали. Как насчет того, чтобы ответить на мой вопрос?
— Время на часах — полная чушь. По нашему медицинскому мнению, Импортуну убили около полуночи — даже немного позже. Примерно на три часа позже времени, которое показывали часы.
Жизнь шевельнулась в серебристых глубинах глаз Эллери.
— Вы имеете в виду, что его часы намеренно установили на десяти минутах десятого с целью указать ложное время смерти?
— С какой целью — не знаю. Это не моя епархия. И вообще, я никогда не мог понять, почему сообщаю официальную информацию гражданскому лицу, словно клерк в справочном бюро. Хочешь кусок сандвича? Моя старуха опять приготовила с арахисовым маслом и тунцом.
— Я скорее умру с голоду, чем съем хоть крошку. Вскрытие не показало ничего заставившего вас изменить мнение о количестве ударов по голове Импортуны?
— Я сказал — девять, так оно и было.
— Спасибо, док. Оставляю вас наслаждаться трупами тунца и арахиса. — Эллери повернулся. — Еще один вопрос. Прав ли я, считая, что часы Импортуны были разбиты одним из этих девяти ударов? Иными словами, при ударе по голове скульптура отскочила и попала по запястью — возможно, потому, что он вскинул руки, инстинктивно пытаясь отразить удар?
— Разве я это говорил? — осведомился доктор Праути, отплевываясь тунцом и арахисовым маслом.
— Я этого не утверждаю, а просто спрашиваю: так ли это?
— Не так. Во всяком случае, по моему мнению. Часы разбились от совсем другого удара. Ни на них, ни на руке не было следов крови или волос с головы. Если хочешь знать, что я думаю, то удар по часам нанесли другим орудием, а не чугунной скульптурой.
— А это фигурировало в вашем рапорте, док?
— Конечно нет! Я патологоанатом, а не детектив. В моем рапорте говорилось, что на часах и запястье отсутствуют кровь, волосы или фрагменты мозга. Это медицинское заключение. А все остальное не моя работа.
— Я тупею с возрастом, — пробормотал Эллери, стуча себя по лбу. — Почему я не настоял на том, чтобы прочитать ваш рапорт о вскрытии?
И он удалился бегом, оставив медэксперта вгрызающимся вставными зубами в труп яблока.
Вирджиния Уайт Импортуна приняла Эллери в гостиной ее личных апартаментов в пентхаусе. Он был удивлен при виде комнаты, обставленной в раннем колониальном стиле, как в сотнях тысяч американских домов, так как скорее ожидал помпезного стиля Le Roi Soleil[67] или венецианской лакированной мебели и гипсовых статуэток восемнадцатого века.
То, что Эллери вначале принял за хорошие копии, оказалось оригиналами в превосходном состоянии. Шкаф семнадцатого столетия из дуба, сосны и клена мог быть украден из музея «Метрополитен», а еще более ранние брустеровские стулья выглядели так, словно некогда принадлежали губернатору Уильяму Брэдфорду.[68] Каждый предмет в гостиной молодой вдовы был ценным и редким антикварным изделием.
— Вижу, вы восхищаетесь моими древностями, мистер Квин, — промолвила Вирджиния.
— Восхищаюсь — слишком мягко сказано, миссис Импортуна. Я потрясен.
— Я обставила мои личные апартаменты в первый год брака. Мой муж дал мне полную свободу в этом отношении. Мои предки с отцовской стороны — жители Новой Англии, а я всегда была помешана на мебели и артефактах дореволюционной Америки. Но впервые в жизни у меня появилась возможность собирать их.
— Очевидно, ваш муж был очень щедр к вам.
— О да, — быстро ответила Вирджиния. Слишком быстро? Эллери заинтересовало то, что она сразу сменила тему, словно не хотела обсуждать Нино Импортуну. — К сожалению, вы выбрали неудачное время, мистер Квин, чтобы посетить меня. Иногда я чувствую себя сказочной принцессой, которую заперли в башне, охраняемой драконами. Мне принадлежит не знаю сколько домов по всему миру, в большинстве которых я ни разу не бывала, но я не могу и носа высунуть из «99 Ист». Начинаю ненавидеть этот дом. Сколько еще времени это будет продолжаться?
67
«Король-солнце» (фр.) — прозвище французского короля Людовика XIV (1638–1715, на троне с 1643).
68
Брэдфорд, Уильям (1590–1657) — один из первых британских поселенцев в Массачусетсе, второй губернатор Плимутской колонии.