— Ну, мы работаем над кое-чем, — осторожно сказал инспектор. — Вообще-то эта версия существовала с самого начала… Но все это строго секретно, Эллери, — начальство отберет у меня значок, если узнает, что я поделился даже с тобой.
— Чем поделился? Ты же ничего мне не сообщил!
— Ну, пока что мы двигаемся ощупью — мы не можем предпринять решительные меры без санкции окружного прокурора. Которого, кстати, очень заинтересует то, о чем ты только что рассказал мне. Это отлично укладывается в картину.
— В какую?
Но инспектор только покачал головой, и никакие льстивые уговоры сына не могли побудить старого сыщика к откровенности.
Эта осень мучила Эллери неудовлетворенностью. Девятки преследовали его и во сне, и за едой. Он продолжал изучать все девять анонимных посланий, ища в них тайный смысл, как обезьяна-мать ищет блох у детенышей, и размышляя, не следует ли ему проконсультироваться у специалиста-криптографа.
Здесь Эллери застревал, и не только из-за секретности, предписываемой Сентр-стрит. Сама мысль о подобной глупости, считал он, свидетельствует о степени его отчаяния.
Иногда Эллери испытывал сквозь пронесшиеся тысячелетия сочувствие к легендарному сыну Эгея и Эфры, пробиравшемуся ощупью по лабиринту под дворцом Миноса в Кноссосе навстречу лишь смутно представляемому чудовищу. «Беда в том, — думал Эллери, — что я не Тесей и у меня нет возлюбленной Ариадны, которая помогла бы мне найти Минотавра». Число «девять», в отличие от нити Ариадны, с любого места двигалось по кругу, не приводя никуда.
Эллери был уверен в одном: это число что-то означает. Ему казалось непостижимым, что они не могут понять его смысл. Выбор девятки в качестве символа являлся фактом, чреватым чём-то важным.
Чреватым? Беременным?
Это слово не выходило у него из головы. Он не понимал причину, но она существовала где-то, вне пределов досягаемости.
Если все дело походит на беременность, то не родится ли в итоге мертвый плод? Или у матери произойдет выкидыш? Или же она выдержит срок, но родит маленького монстра, которому врачи по молчаливой договоренности позволят умереть?
Девятимесячный монстр…
Девять…
Или 99?.. 999?.. 9,999?.. 99,999?.. Эта дорога вела к безумию.
Тем временем на Сентр-стрит расследование продвигалось, хотя и крайне медленно. Некоторые линии были отброшены, и это также считалось прогрессом, правда, не комиссаром и другими высшими чинами.
Анонимные послания, к досаде Эллери, были официально отвергнуты. Тщательная проверка внушительного списка деловых конкурентов Нино Импортуны лишь утомила следователей. По-прежнему нигде не было никаких следов загадочного мистера Э., как будто он сгинул в каком-то природном катаклизме. Эта линия оставалась открытой, но лишь как рутинная предосторожность.
Однажды в конце октября инспектор Квин объявил Эллери:
— Время пришло, сынок.
— Для чего? — проворчал Эллери. В эти дни он ворчал постоянно.
— Помнишь тот напыщенный замысловатый вздор, который ты нагородил после убийства Джулио Импортуны? Насчет передвинутого стола, убийцы-левши, клеветы на Марко и еще бог знает чего? Это звучало великолепно, но оказалось полной чушью. Когда Марко признался в убийстве Джулио, покончив с собой, все твои фантастические дедукции отправились прямиком в унитаз.
— Спасибо, папа, — поблагодарил его сын. — Визит в твой офис необычайно ободряет.
— И прекрати сосать палец. На сей раз не понадобятся никакие умственные сальто-мортале. Мы позволили увести себя от того, что с самого начала лежало у нас под носом.
— Должно быть, я слепну. Что именно лежало у нас под носом?
— Прежде всего, мотив.
— Мотив?
— Мотив убийства Импортуны, — раздраженно уточнил инспектор. — Что с тобой сегодня, Эллери? Ты как-то говорил мне что-то насчет куи…
— Cui bono.
— Вот-вот. Кому выгодно? Ну, ответ на это до обидного прост. Выгодно только Вирджинии Уайт Импортуна, которая получила полмиллиарда баксов.
Такая куча денег может ослепить, — философски заметил инспектор. — Подтверждением может служить то, что Импортуну прикончили только после того, как миссис Импортуна стала его единственной наследницей. Чернила на его новом завещании едва успели высохнуть. Правильно?
— Правильно, — ответил Эллери, — но…
— Никаких но. Это что касается мотива. Как насчет возможности? Ты всегда задаешь этот вопрос. Той ночью Вирджиния могла войти в спальню муженька. Кто мог проделать это легче или естественнее? О'кей?
— О'кей, — согласился Эллери, — но это не аргумент. Хочу напомнить…