Эллери едва не попросил: «Можно мне взглянуть, миссис Импортуна?» — но вовремя остановился, понимая, какой уязвимой чувствует себя Вирджиния, и удивляясь, как она вообще осмелилась признать существование дневника, не говоря уже о том, чтобы предъявить его. Попади он не в те руки… В его руки?
К своему изумлению, Эллери услышал ее голос:
— Но зачем мне пересказывать вам это, мистер Квин? Прочтите сами.
И дневник оказался у него в руках.
— Вы сознаете, миссис Импортуна, что предлагаете мне информацию, которую, если она окажется имеющей отношение к делу, я буду вынужден передать отцу, так как он ведет следствие? Только благодаря ему меня сюда пропускают. В любом случае я не смогу помешать предъявить вам обвинение и передать дело в суд. Вы понимаете это?
— Да.
— И тем не менее позволяете мне прочесть вашу запись за тот день, о котором идет речь?
Ее веки слегка дрогнули, но взгляд оставался безоблачным.
— Я не убивала своего мужа, мистер Квин, и не вступала ни с кем в заговор с целью его убийства. Да, я влюбилась в Питера Энниса, который не только красив, но и добр. Но раз вы уже знаете, что мы любим друг друга, как может дневник повредить нам?
Эллери осторожно открыл дневник и прочитал: «9 декабря 1966 г. Интересно, почему я продолжаю записи? Это нагромождение чувств, надежд, разочарований, страхов, радостей и прочего. Из-за радостей — тех немногих, которые у меня есть, — и из-за почти наркоманской жажды выразить их? Тогда почему я останавливаюсь на скверных эпизодах? Иногда я думаю, что это не стоит риска. Если Н. когда-нибудь найдет дневник…»
Он продолжал читать, погружаясь в поток мыслей и чувств Вирджинии, анализируя ее повествование о событиях того дня — встрече с Эннисом в неприметном ресторанчике, настойчивых уговорах Питера развестись с Нино Импортуной, ее испуге при расставании: «…если взгляд Питера выражал то, что мне показалось, а его прощальные слова означали то, о чем я думаю, зародыш превратится в урода, как бывает, если беременная женщина принимает талидомид, если не в кого-нибудь еще хуже», — дойдя до последних фраз: «Так что прощайте, миссис Бутылка, лучше я лягу в кроватку».
Эллери закрыл томик в кожаной обложке и протянул его Вирджинии. Она вставила ключ в замок, повернула его, надела цепочку на шею и спрятала ключ под вырезом платья.
Запертый дневник лежал у нее на коленях.
— Не возражаете, если мы немного помолчим?
Эллери поднялся, не дожидаясь ответа, и начал ходить по комнате, потирая затылок, дергая себя за ухо и за нос и наконец прижавшись лбом к краю каминной полки. Взгляд Вирджинии следовал за ним. Казалось, она терпеливо и бесстрашно ожидала того, что уготовила ей судьба. Вскоре эта аура спокойной уверенности стала ощутимой для Эллери. Он отошел от камина и посмотрел на Вирджинию:
— Где вы прячете ваши дневники, миссис Импортуна?
— В очень надежном месте, — ответила она. — Не спрашивайте, где именно, потому что я вам не скажу.
— Кто-нибудь знает о тайнике?
— Ни единая душа ни в этом, ни в ином мире.
— Даже Питер Эннис?
— Я же сказала, мистер Квин, — никто.
— Нет никакой вероятности, что кто-нибудь нашел этот том и прочитал его?
— Никакой, ручаюсь собственной жизнью. — Вирджиния улыбнулась. — Хотя я и так поставила жизнь на карту, верно, мистер Квин? Ко всем томам подходит только один ключ, и я никогда не снимаю цепочку. Даже когда принимаю ванну, даже когда сплю.
— А ваш муж не мог…
— Я никогда не спала в одной постели с мужем! — свирепо прервала его Вирджиния. — Когда он получал от меня то, что хотел, я уходила в свою комнату и запирала дверь.
— Миссис Импортуна, я должен спросить вас кое о чем…
— Лучше не надо.
— Прошу прощения, но Импортуна никогда не использовал плеть?
Она закрыла глаза, словно ища забвения в темноте, но почти сразу же открыла их.
— Нет, никогда. Но если вы хотите знать, что он использовал, не спрашивайте, потому что я вам не отвечу. Никто не услышит этого от меня, мистер Квин. А единственный человек, кроме меня, который мог бы рассказать, мертв.
Эллери взял Вирджинию за руку — она лежала в его пальцах доверчиво, как рука ребенка.
— Вы замечательная женщина. Я боюсь в вас влюбиться. — Он отпустил ее руку, и его тон изменился. — Не знаю, чем все это обернется, но вы видите меня не в последний раз.
Мистер Э. являл собой идеальное «пустое место» — как честертоновский почтальон[75] или «невидимка» более высокого ранга.
75
В рассказе Гилберта Кита Честертона «Невидимка» убийцу никто не замечает благодаря униформе почтальона.