— Именно так. Но цена слишком высока, и лучше это не проверять. Из груди ее вырвался судорожный смех. Серена взмахнула руками.
Неловким движением перевернула бокал. Красное вино пролилось на скатерть. Пятна на белом полотне не осталось.
Тетушка глядела на Алехандро умоляюще.
— Пожалуйста... Верь мне. Наша жестокость — это часть нашей любви.
— Вы имеете в виду, что, хоть временами и ссоритесь с тетей Сенай-дой, вы любите друг друга?
— Нет-нет! — произнесла она, откинув голову назад, словно боролась с удушьем. — Я говорю о нашей любви к тебе...
Алехандро бросился к ней на помощь:
— Что с вами, тетушка? Вам нехорошо? Вызвать врача? Ее ненавидящий взгляд остановился на нем.
— Врача? С ума сошел?! Марш в свою комнату! Живо! Ты наказан! Останешься без ужина!
— Тетушка... — Алекс пытался улыбнуться.
— Какая еще тетушка?! — крикнула она. — Я твоя мать!
Он хотел было твердо произнести: "Моя мать Лусия недавно скончалась в Париже, и я прошу уважать ее память", но решил, что не стоит. Бесполезно. И в легком смятении чувств отправился к себе, с грустью вспоминая вкус и букет — одновременно и внятный, и едва уловимый — оставшегося в бокале вина.
Что же это взбрело в голову донье Серене? Как могла она, девственная и бесплодная, вообразить себя матерью Алехандро де ла Гуардиа? Разве ей неизвестно, что он родился в Париже двадцать семь лет назад, когда сестры Эскандон уже наглухо затворились в доме на улице Рибера-де-Сан-Косме?
Прямо сюжет для романа XIX века. Он, Алехандро, рожден Сере-ной и тайно переправлен в Париж под опеку той, кого считает своей матерью — Лусии Эскандон де ла Гуардиа. Он подброшен к дверям приюта или церкви и лежит под снегом... Любой романист сойдет с ума от того, какое богатство сюжетных ходов, какое разнообразие развязок этой драматической интриги открывается перед ним... В лицее, среди прочего обязательного чтения Алехандро познакомился с чудесной книжкой Дидро под названием "Жак-фаталист", персонажи которой — Жак и его хозяин — придя на перекресток дорог, должны выбрать из множества возможностей не только направление, но и рассказ. Расставаться ли им, идти ли вместе, посетить ли монастырь, напиться ли с настоятелем, переночевать ли в гостинице...
Нечто подобное происходило сегодня вечером и с ним. Он мог извиниться перед тетками, покинуть их, снять номер в отеле, обменять "дорожные чеки" на мексиканские песо, навсегда позабыть о доме на Рибера-де-Сан-Косме и его полоумных обитательницах.
...Когда он проходил мимо гостиной, до него донеслись голоса сестер. Удивился и, нимало не смутившись, стал подслушивать.
— ...Мы должны быть благодарны, Серенита. Лусия в смертный свой час вспомнила о тебе и обо мне. Прислала нам это чудное дитя, это утешение на старости лет, милого спутника... Не отказывайся от него.
— Как мудра она оказалась! Подумать только — прислала нам покойника, чтоб составил компанию покойницам.
— Не спеши, сестрица. Он еще этого не знает.
— Она тоже не знала. Мы столько лет не общались.
— Сейчас она, должно быть, довольна...
— Там, на небесах...
— Сейчас она оттуда смотрит на нас...
— А он, глупенький, не знает, что умер.
— Не напоминай мне об этом... Нелепая гибель под колесами трамвая... В двух шагах от дома...
— Какой ужас! Совсем ребенок! Одиннадцать лет.
— Ну, успокойся, не плачь. С нами он обретет покой.
— Но ведь ему нужно с кем-то играть.
— Сама знаешь, это зависит от нас.
— Если только мы с тобой будем жить в мире.
— Опасаешься, что стану оспаривать у тебя призрак?
— От тебя всего можно ждать, глаза твои завидущие. Не сомневаюсь, что в один прекрасный вечер ты начнешь претендовать на него...
— Это у меня-то глаза завидущие?! Кто бы говорил...
— У тебя, у тебя! Ты на все пыталась лапу наложить — на любовь, на женихов, на радость материнства — все, что мне в жизни досталось, а тебе нет, тварь ты злобная!
— Замолчи, дура!
— Сама замолчи! За какие грехи послал мне тебя Господь?! Сколько лет я тащу этот воз?! Я всем пожертвовала ради тебя, чем только не поступилась, чтобы облегчить тебе бремя твоего греха!
Сенайда заплакала навзрыд.
— Каменное у тебя сердце, Серена. Будь благодарна судьбе за то, что решила скрасить долгие годы нашего с тобой одиночества обществом этого мальчика.
— Да нет его! Он не существует! — с горечью рявкнула Серена. — И он не наш!
"Это меня нет, — беззвучно сказал самому себе Алехандро де ла Гуар-диа. — Меня не существует" — и эти слова заставили его улыбнуться: сначала вымученно, а потом вполне искренне. Он едва не расхохотался.