Вот почему она впала в такую жестокую и безысходную скорбь и печаль, что не могла ни есть, ни спать, и по всему дому только и слышались её вздохи и жалобы, исходившие из самых глубин её удручённого горестью сердца. Отлично зная, что у жены на душе, бес притворился, что ему ничего не известно, и, подойдя к ней, промолвил: "Сильвия, что с тобой, почему ты кажешься мне столь грустной и столь печальной? Разве ты больше не хочешь отправиться на это торжественное и пышное празднество?" Видя, что перед нею открывается широкий простор для объяснений, Сильвия набралась смелости и сказала: "Ужели вы хотите, супруг мой, чтобы я там побывала? Мои наряды сшиты по старинке, и они отнюдь не такие, какие теперь носят другие дамы. Или вы желаете, чтобы надо мной насмехались и потешались? Воистину, я не думаю этого". Тогда бес сказал: "Разве я не подарил тебе того, в чём на протяжении всей твоей жизни у тебя могла бы явиться нужда? Почему же ты просишь у меня что-то ещё?" Сильвия ответила, что платья у неё не такие, какие нужны, и принялась сетовать на свою злую судьбу.
Выслушав её, бес произнёс: "Ладно, и знай, что это моё последнее слово, проси у меня всё, что хочешь, ибо на этот раз я тебе уступлю. Но если ты попросишь ещё хоть единственную вещь, будь уверена, с тобою произойдёт нечто такое, что тебе весьма и весьма не понравится". И Сильвия, весёлая и счастливая, потребовала у него бесчисленное множество всевозможных вещей, перечислять которые одну за другой было бы делом нелёгким. Что касается беса, то он без малейшего промедления удовлетворил полностью любую безрассудную прихоть жены. Миновали немногие месяцы, и городские дамы опять принялись придумывать новые образцы нарядов, которые были для Сильвии, как она видела, недоступны. И так как она не могла показаться в обществе дам, у которых были платья самого разнообразного покроя, хоть и была одета богато и сверх всякой меры осыпана драгоценностями, то впала в уныние и в печальное настроение и не смела ничего сказать мужу, ибо тот уже дважды предоставил ей всё, о чём она додумалась у него попросить.
Тем не менее, видя, как она удручена и подавлена, и зная причину этого, но прикинувшись, что она ему не известна, бес обратился к Сильвии с такими словами: "Что с тобой, моя Сильвия, почему я вижу тебя столь печальной и в столь дурном настроении?" На это Сильвия смело ему ответила: "Разве могу я не печалиться и не быть в дурном настроении? У меня нет нарядов, какие теперь носят дамы, и мне нельзя показаться в обществе других дам без того, чтобы надо мной не смеялись и не потешались. И то и другое, по-моему, постыдно для нас обоих. Близость, какая существует у меня с вами, и то, что я неизменно хранила вам верность и была с вами честна, не заслуживает такого позора и срама". Тогда бес, распалившись гневом и исполненный злости, сказал: "В чём же я перед тобою повинен? Не я ли дважды предоставлял тебе всё, что только можно было у меня попросить? Так почему же ты на меня в обиде? Уж и не знаю, что ещё тебе нужно. Ладно, я согласен удовлетворить твои безрассудные прихоти, но уеду от тебя так далеко, что больше ты обо мне ничего не услышишь". И подарив ей множество уборов и платьев такого покроя, какие тогда были в ходу, и полностью удовлетворив её во всём, он, даже не попрощавшись с нею, удалился и направился в Мельфи и там, вселившись в тело Мельфийского герцога, принялся нещадно его терзать.
Бедный герцог, которого безжалостно мучил злой дух, был доведён им до полного изнурения, но в Мельфи не было ни одного человека столь праведной и святой жизни, который мог бы избавить от него герцога. Случилось так, что мессер Гаспарино Бончо, тот самый, который у беса на свадьбе был шафером, за кое-какие совершённые им преступления был изгнан из своего города. Чтобы не оказаться в руках правосудия и не понести должного наказания, он удалился оттуда и прибыл в Мельфи. И поскольку Гаспарино не знал ни одного ремесла и умел лишь играть в азартные игры да надувать то одного, то другого, он распространил о себе по всему городу Мельфи славу как о человеке многоопытном, сведущем и пригодном для любого почтенного начинания, тогда как на деле ничего не умел и не знал. И вот как-то ведя игру с несколькими мельфийскими дворянами, он обозлил их своими мошенническими проделками, и они в ярости набросились на него и, если бы не страх возмездия со стороны правосудия, убили бы его без всяких колебаний.
И так как одному из них было невмочь стерпеть от Гаспарино такую обиду, он сам себе сказал так: "Я тебе отплачу, и таким образом, что, пока будешь жив, обо мне не забудешь", - и, не мешкая, покинул своих товарищей, и отправился к герцогу, и, отвесив ему должный поклон, сказал: "Светлейший герцог и мой властелин, в нашем городе есть человек по имени Гаспарино, который похваляется тем, что умеет из кого бы то ни было изгонять вселившихся в него духов, будь то какие угодно духи, обитающие в воздухе или на земле или любого другого рода. Посему было бы хорошо, если бы ваша светлость как-нибудь испытала этого Гаспарино, дабы освободиться, наконец, от столь тяжких страданий". Как только герцог выслушал эти слова, он тут же распорядился призвать мессера Гаспарино, и тот, узнав, что его требуют, отправился к герцогу. Посмотрев хорошенько ему в лицо, герцог сказал: "Маэстро Гаспарино, вы похвалялись тем, что умеете изгонять духов; я же, как видите, одержим таким духом и, если у вас хватит умения освободить меня от злого духа, непрестанно меня терзающего и мучающего, обещаю вам дар, который навеки вас осчастливит".
Мессер Гаспарино, никогда о подобных вещах и слова не вымолвивший, был поражён и ошеломлён услышанным и принялся отрицать, что когда-либо похвалялся делами такого рода. Но тут дворянин, стоявший при этом немного поодаль, подошёл к нему и сказал: "Не припомните ли маэстро, как вы говорили то-то и то-то?" Однако мессер Гаспарино бестрепетно и упорно всё отрицал. И пока они препирались между собой, и один утверждал, а другой отрицал, герцог промолвил: "Помолчите, положите конец словопрениям; а вам, маэстро Гаспарино, предоставляю трёхдневный срок, дабы вы зрело обдумали положение ваших дел; если вы избавите меня от столь великого моего бедствия, обещаю дать вам в дар самый лучший замок из находящихся у меня во владении и, кроме того, вы сможете располагать мною, как собою самим. Но если вы не сумеете сделать это, то будьте уверены, что через неделю вас повесят между двумя колоннами моего дворца". Мессер Гаспарино, выслушав жестокое решение герцога, пришёл в немалое замешательство и, уйдя от него, дни и ночи ломал себе голову, как ему подобает действовать, чтобы изгнать духа из герцога.
Когда наступил установленный срок, мессер Гаспарино вернулся к герцогу и, предложив ему лечь на разостланном на полу ковре, принялся заклинать злого духа выйти из тела герцога и больше его не мучить. Бес, которому внутри герцога было хорошо и покойно, ничего не ответил Гаспарино, но так сильно раздул герцогу горло, что тот почувствовал себя умирающим. Маэстро тут же повторил своё заклинание, после чего бес сказал: "О, мой шафер, вы понапрасну теряете время. Я себя чувствую здесь так отлично и так по себе, а вы хотите, чтобы я отсюда убрался. Зря вы себя утруждаете", - и он вдосталь посмеялся над своим шафером. Тогда мессер Гаспарино принялся в третий раз заклинать беса, и, когда тот спросил его о многих вещах и снова назвал своим шафером, мессер Гаспарино никак не мог представить себе, кто же это такой, и в конце концов вынудил беса открыться. И бес сказал ему так: "Раз я вынужден признаться вам в истине и объявить, кто я такой, знайте, что я Панкрацьо Сторнелло, муж Сильвии Балластро.