Лев Романович Шейнин
Приёмный день
1
По вторникам в Прокуратуре СССР принимали посетителей. Они растекались по разным этажам в зависимости от дел, по которым пришли. Жалобщики по жилищным и алиментным делам шумно толпились в коридоре гражданского отдела. Люди, считавшие себя неправильно уволенными с работы или оспаривавшие те пли иные ведомственные приказы и распоряжения, шли в отдел общего надзора. Адвокаты приходили с жалобами на приговоры судов в уголовно-судебный отдел.
В следственный отдел, который я тогда возглавлял, приходили по разным поводам: либо с жалобами на неправильное привлечение к ответственности по уголовным делам (делами о так называемых политических преступлениях занимались органы государственной безопасности, за которыми надзирали особые военные прокуроры или прокуроры по спецделам), либо, наоборот, с жалобами на отказ в привлечении к уголовной ответственности. В этих случаях нередко появлялись и душевнобольные, страдавшие манией преследования и чисто болезненной склонностью подозревать своих соседей и даже близких в самых фантастических преступлениях и заговорах. '
Впрочем, в те годы не только среди душевнобольных встречались любители доносов. Случалось, что и вполне «нормальные» люди занимались доносами, преследуя при этом карьеристские, корыстные и иные низменные цели. Такие посетители обычно отличались развязными манерами и говорили шёпотом, опасливо озираясь на дверь, которую никогда не забывали плотно прикрывать за собой, и неизменно просили выслушать их «с глазу на глаз».
Их мышиные глазки, льстивый шепоток и будто по одному заказу отштампованные подлые ухмылки делали этих доносчиков так разительно похожими друг на друга, что создавалось впечатление, будто все они мечены одним и тем же каиновым клеймом.
Подобно тому, как многие тяжкие болезни сказываются на внешнем виде больного, и это всегда отмечает опытный врач, так и низменные страсти, тайные пороки, злобная душонка почти всегда кладут свою зловещую печать на лицо, взгляд и манеры человека, и это всегда замечает опытный криминалист.
В тот вторник, о котором идёт речь, мне не повезло: на приём явилась некая Раиса Михайловна Борева, уже засыпавшая все возможные и невозможные инстанции
сотнями доносов, в которых она обвиняла многих ни в чём не повинных людей в самых тяжких преступлениях: заговорах, шпионаже и подготовке террористических актов, разумеется, прежде всего направленных против её собственной персоны.
Эта сорокалетняя маленькая женщина, высохшая от шизофрении и связанной с нею мании преследования, с выпученными, беспокойно бегающими глазами и большим кадыком, журналистка в прошлом, была особенно опасна тем, что довольно бойко писала и говорила и с первого взгляда вовсе не производила впечатления душевнобольной. Отличаясь удивительной настойчивостью, она всегда добивалась приёма, и от неё не так просто было отделаться.
В тот вторник, о котором идёт речь, принимая уже не в первый раз Бореву, я тщетно пытался объяснить ей, что следственный отдел Прокуратуры СССР не занимается расследованием политических дел, и она приходит не по адресу.
— Нет, нет, и слушать не хочу! — кокетничая и жеманясь лепетала Борева. — Я доверяю только вам, так и знайте, только вам...
— Но поймите, гражданка Борева, — пытался я её убедить, — вы уже третий раз ко мне приходите, и я в третий раз говорю вам...
— А я не согласна!.. Неужели у вас хватит духу отказать женщине, которая относится к вам с таким доверием?
И, обнажив в прельстительной улыбке зелёные зубы, Борева вдруг таинственно зашептала:
— Сегодня утром они опять за мной приходили... И подмигивали мне по два раза — это у них такой особый шифр. Дежурят у меня под балконом и свистом вызывают на улицу... А вчера подослали управдома —он тоже в их шайке. Пришел будто проверять какието счета, а сам подглядывает, где я... Вы себе не представляете, какая у них организация не представляете!.. Завербовали моего родного братишку... Мальчику всего двенадцать лет, вот он и поддался этим заговорщикам... Уговорили его отравить меня. Вчера стала пить чай — какойто странный привкус. Уже подсыпал отраву!..
Она бы ещё долго донимала меня, если бы, к счастью, в кабинет не вошёл следователь по важнейшим делам Булаев, опытный криминалист. Внимательно взглянув на мою посетительницу, Булаев вдруг нахмурился и произнёс строго деловым, очень озабоченным тоном:
— Неотложное дело, Лев Романович. Необходимо выехать на место происшествия. Вам придётся прервать приём.