Вернувшись на завод, старушка сначала отмалчивалась в ответ на расспросы сослуживцев, как её встретил сынок, а потом от расстройства захворала.
Уже позже, когда ей пришлось оставить работу, соседи сообщили в завком о её бедственном положении. Но мать есть мать: когда к ней пришли из завкома и стали спрашивать, как ей живётся, она ответила, что ни в чём не нуждается, так как ей помогает сын...
Но соседи знали, что это не так. И они снова пошли в завком.
Тогда по инициативе завкома и возникло гражданское дело об алиментах. Прохоров вместо алиментов выслал ту самую «расписочку», которую он в своё время получил от матери, с коротким письмом, что «означенную в расписке сумму прошу рассматривать как мой платёж за первое полугодие»...
Когда об этом узнал председатель завкома, он побелел от ярости и бросился к районному прокурору.
— Да, любопытное явление природы, — сказал прокурор, узнав суть дела. — Прямо скажем, зоология...
— Не дело говоришь, прокурор, — возразил председатель завкома. — Клевета на зверей... У них такого не встретишь. Это я тебе, между прочим, как старый охотник могу сказать...
— Гм, ты прав, пожалуй, — согласился прокурор. — Ничего, мы ему припомним эту расписочку, подлецу!..
Прокурор вошёл в суд с соответствующим представлением, и суд вынес определение о привлечении Прохорова к ответственности. Прокурор мог сделать это и своим постановлением, но в данном случае ему хотелось получить и определение суда. Любопытно, что на суд явился и председатель завкома, подробно рассказавший о своей беседе с прокурором и о том, как он «вступился за зверей». Суд зафиксировал его показания в протоколе судебного заседания. (И правильно сделал!).
— Так что же, гражданин Прохоров, вам угодно? — спросил я, прочитав все эти документы.
— Прекращения возбуждённого против меня дела, — спокойно ответил он. — Это перегиб!..
— А как вы квалифицируете посылку вместо денег расписки, взятой вами у матери?
И я огласил текст расписки. Он внимательно слушал.
— Вы видите в этом криминал? — спросил он, когда я кончил читать. — Что в этой расписке преступного, позвольте вас спросить?
— К ста рублям, выданным матери, вы приплюсовали стоимость железнодорожного билета...
— Да, но это фактическая стоимость, прошу заметить.
— Заметил. И стоимость её питания в течение двух дней тоже приплюсовали...
Опять-таки только фактические расходы... Должен при этом добавить, что...
Но мне так и не суждено было узнать, что именно он хотел добавить, потому что как раз в этот момент Мишка Шторм бросился с пылающими глазами на «деятеля науки», сбил с его носа могучим ударом золотые очки и, схватив его за воротник, швырнул, как куль сена, на пол, крича громоподобно:
— Вот я тебе сейчас добавлю, гнида с фасоном!..
Оторопев, я кинулся к Мишке, который уже сидел верхом на Прохорове, истерически вопившем:
— Спасите, убивают!..
Я тщетно пытался оторвать Мишку от его жертвы. Не отпуская Прохорова, Мишка кричал мне:
— Потом хоть лишнюю статью добавьте, а сейчас дайте душу отвести!..
Между тем на крик Прохорова вбежала секретарша и сейчас же помчалась за помощью, ещё не разобравшись, что случилось. Первым вбежал Булаев, но к этому моменту мне уже удалось оторвать Мишку от Прохорова. Булаев повёл Мишку к себе.
Прохоров поднялся, тяжело дыша, отряхнулся, а потом, запинаясь произнес:
— Б-благод-дарю за пом-мощь... Тем не менее и однако вам придётся возместить мне стоимость золотой оправы очков — она сломана — и приплюсовать стоимость разорванной сорочки и галстука...
— Позвольте, вы забыли про стоимость стёкол в очках, — сказал я, не без труда сдерживая ярость. — Это на вас непохоже...
— Стёкла в очках ничего не стоят, — возразил он. — Дело в том, что это... простые стёкла... Мне лишнего не надо...
— Зачем же вы носите очки? — наивно удивился я.
— Эт-то друг-гой вопрос, — чуть смутился доцент. — Но это моё личное дело... Итак, в итоге двести шестьдесят пять рублей...
Не могу и не хочу скрыть, что я с трудом отогнал недобрую мыслишку, что слишком рано оторвал от «деятеля науки» Мншку Шторма. В самом деле, чего я так торопился?!
И ещё мне вспомнилась древняя восточная поговорка: «Вора иногда можно понять и простить. Убийцу нельзя простить, но можно иногда понять. Подлого скупца нельзя ни понять, ни простить...».