Фридрих за свой ум и образованность, был очень уважаемым в Германии человеком.
- К тому же... Мы в одна тысяча пятисотом году здесь же на рейхстаге принимали решение об Имперском правительстве. Под председательствованием императора Максимилиана, господа. Считаю, что было бы уместным, вопрос, предложенный к обсуждению кардинал-архиепископом, обсуждать пок же в присутствии императора.
Фридрих сел на своё место, а на трибуну снова поднялся Коломбо.
- Вы, господа, наверняка знаете, что я обременён Папой руководством ордена Иисуса в полномочиях которого нести слово Божье и каноны Римской Церкви неверным и еретикам. За время крестьянских волнений сто тридцать семь наших братьев сложили головы от рук лютеранских бесчинцев. Мы, как никто лучше, знаем настроение народа, и предостерегаем вас от излишней самонадеянности.
Но Коломбо не захотели услышать. Многие считали, что и так сделали широкий жест в сторону Рима, не подняв вопрос морали Папы и его семьи. В раскаяние Папы Борха мало кто из знати верил, суда по себе, потому, что знать этого времени вела себя точно также, а то и сильно хуже, чем семья Борха.
Не оставаясь на ночлег Коломбо сразу после заседания в ратуше сел в свою повозку и уехал. Князь-епископ Фридрих фон Цоллерн не успел сообщить генералу ордена о своём решении. Но правильно поняв обстановку, бросился бежать домой, и, буквально через час, выехал из города на юг, и через два дня был в Инсбурге, где его и догнали вести о Жутком Крестьянском Бунте, частично уничтожившим Аугсбург, значительно Мюнхен и Мангейм, слегка затронувшем Нюрнберг и полностью добившим Штутгард.
Как правильно говорил Коломбо, крестьяне затаились в ожидании справедливости. Разочаровавшись, они подняли на вилы всех, оставшихся на ночлег в Аугсбурге участников заседания рейхстага, каким-то образом вычислив места их проживания. Вытаскивая их рано утром из тёплых постелей, крестьяне и горожане пригнали их по снежным улицам к ратуше босиком.
Собрав всех вчерашних заседателей, за исключением немногих, поверивших Коломбо, и сбежавших, народ заставил их подписать уже готовое решение, потом, испачкав заседателей дёгтем и обсыпав куриным пухом, выгнали из ратуши и погнали по городу под свист и улюлюканье.
Саксонский курфюрст Фридрих издевательства не выдержал, как и ещё несколько имперских представителей. Почему-то все они тайно сочувствовали Лютеру и были связаны с английским резидентом в Страсбурге.
Народный бунт длился пять дней, потом резко утих, но на дверях всех ратуш висели, прибитые гвоздями, одинаковые листы пергамента с двумя словами: "Два месяца".
* * *
- Вы, Мартин, пессимист, - отрезая кусок варёной оленины и накалывая его двузубой вилкой, сказал Томас Говард. - В Англии вас никто не достанет. Особенно в нашем замке.
- В замке, то, да... А если в Лондон? Погулять? Или покататься верхом? Я охоту люблю. Меня ломает, если я кого-нибудь не подстрелю хотя бы раз в месяц. А уже прошло больше двух с моей последней охоты.
- Погулять в Лондоне? Вы ещё и шутник? У вас и обуви соответствующей нет. Как вы думаете, Мартин, как они смогли узнать про наши с вами связи? Мы действовали предельно осмотрительно. Вы знаете, что Страсбург сожгли повстанцы?
- Да что вы говорите? Жаль, красивый город...
- Был, Мартин, был красивый. Остались, практически, руины. Народные бунты...
- И кто же их идейный вдохновитель, Томас? Уж не я, это точно. Папа, хитрец... Выбил все мои аргументы. Так кто вдохновитель восстания во Франции?
- Не мы, Мартин, честно, не мы.
- Честно? Не верю, - смеясь сказал Мартин. - Покайтесь, Томас.
- Ну если только чуть-чуть, - рассмеялся ему в ответ Томас Говард.
- Куёте железо, пока горячо? Если не в Германии, так во Франции?
- Зачем добру пропадать, Мартин? Вы такую волну подняли! Грех не воспользоваться. Жаль религиозная тема угасла. Два барабана - лучше одного, но и один поднимает полки! Во Франции мы наоборот, подняли народ под знамёнами Папы. Они своих реформаторов лупят и феодалов. Папа сейчас в фаворе у народа. Да и знать германская на своей шкуре поняла мудрость Рима.
- Я всё не пойму никак, Томас, какую вы силу представляете?
- Англию, сэр. Я - лорд-казначей Англии.
- О, как! - Удивился Мартин. - Весьма польщён! К менее важному лицу меня не могли устроить? Мне у же стало неловко...
- А мой шикарный замок вас не смутил? - Засмеялся Говард. - Вряд ли у кого-то менее "важного", как вы выразились может быть такой замок.
- Это да. Я, почему-то, только сейчас понял это. Вы, вероятно, герцог, сэр?
- Пока нет. Мы с королём враждовали и он забрал мой титул. Я пока граф, граф Суррей. Но, я думаю, он скоро простит меня.
- Но... Чем моя персона привлекла лорд-казначея? Финансы и религия... так далеки.
- Вы, уважаемый господин Лютер, ошибаетесь. Финансистам до всего есть дело. Деньги делаются из всего, даже из воздуха. А уж из религии. Вы же сами в своих сочинениях обвиняли Рим, что они делают деньги из воздуха.