Сато не был из доверчивых, но поверить невероятной проезжей так или иначе пришлось - документы, при солидарном изучении им, двумя его наиболее сведущими в таких делах помощниками и примазавшимся на правах знатока бригадиром лесоповальщиков Васей, были признаны вполне достоверными, обстоятельные и спокойные ответы девушки и старшего из её спутников, тоже прекрасно владеющего японским, хоть и были фантастическими по содержанию, но весьма складными. Да и прежде Сато кое-что слышал о разъезжающей по городам и весям таинственной русской аристократке, но сведенья были столь противоречивы и нередко откровенно сказочны, что он отмёл их, считая нелепыми выдумками.
Конечно, он не смог отказать себе в искушении пригласить царевну разделить с ним ужин, попросту радуясь возможности говорить на родном языке с новым и столь неожиданным собеседником, всё равно сдать арестантов вышестоящим чинам у него не представится возможности ранее ближайших дней пяти-семи, и конечно, Ольга охотно приняла приглашение, настояв только на присутствии её пожилого спутника, как своего рода её опекуна в этом путешествии и как знающего язык всё же лучше, чем она, а так же на том, чтоб препровожденным в арестантское помещение остальным её спутникам так же были обеспечены вполне достойные условия. Сато в принципе не был о русских очень уж высокого мнения, хотя взаимодействовал с кем-либо из них чаще заочно, но всё же эта девушка была знатного происхождения, это была особа императорской крови, и оказать ей достойный приём было необходимо вне зависимости от её дальнейшей судьбы. Второе, что его поразило, было то, что русская царевна прекрасно знала все правила чайной церемонии, хоть проводить её в убогом интерьере бревенчатой избы и было само по себе жалким, и показала себя прекрасно сведущей в литературе и драматургии, при чём вкусы их нередко сходились. Невольно засиделись они далеко за полночь, после чего Сато уступил гостье свою комнату (всё равно второе арестантское помещение готовить было уже поздно и накладно, а своевременно подумать о том, что размещать вместе девушку из благородного семейства и мужчин-простолюдинов совершенно недопустимо, он, опять же, не догадался, будучи всё же не гением по хозяйственной части), а сам, в компании Андрея Ефимовича, устроился в горнице, полагая, что он сам и прохаживающийся в сенях дежурный - охрана вполне достаточная (да и далеко ли пленники могли б убежать без распряженной и взятой под охрану кибитки?), и впервые за долгое время засыпал в довольно приятном самочувствии. Утром, дежурно выслушав донесения подчинённых и всё того же Васи при посредственном переводе одного из двух переводчиков отряда, он решил, что, хотя послать гонца с донесением о неординарных арестантах, несомненно, надо, однако хорошо бы для этого владеть максимально полной информацией, и стоило бы продолжить беседу с русской царевной, для чего пригласил её на небольшую экскурсию по окрестностям. В пути он подробнейше расспрашивал её о её жизни, семье, про себя отмечая, что говорит она всё так же складно, нигде не сбиваясь и не путаясь, и лишь иногда запинаясь там, где её подводило знание языка, судорожно вспоминал всё, что знал о российском императорском семействе - память выдавала негусто, один старинный приятель дяди некогда бывал в Петербурге, в составе делегации, вручавшей императорскому дому подарок по случаю коронации, но переданных через третьи уста рассказов, разумеется, не хватило бы, даже если б не тот факт, что на тот момент царевна была малым ребёнком и самое подробное описание её внешности не играло бы сейчас никакой роли. Впрочем, сомнений в её личности у него действительно было не так уж много, сам факт того, что царские дети были помилованы мятежниками и даже не содержались под арестом, ему был известен. Он принялся так же расспрашивать её о её целях и планах, и здесь ему оставалось только поражаться безрассудности её затеи.
На второй день Сато чувствовал, что посылать гонца ему очень не хочется, а хочется подольше наслаждаться новым и столь интересным обществом образованных, сведущих в истории и культуре Японии людей, и то, что это люди столь странных и чуждых ему целей и убеждений, только добавляло общению остроты. Если б речь просто шла о патриотической агитации, о борьбе с захватчиками, то это было бы вполне понятно, но то, что Орига-сама и её родные восприняли и сами исповедуют идеи мятежников, свергнувших их родителей, потрясало и будоражило мозг, и ему хотелось постичь этот немыслимый даже для России парадокс. Некогда Ольга и Андрей Ефимович много рассуждали о том, насколько восприимчив японский национальный характер к социалистическим идеям, вроде бы, с иных точек зрения, и к русскому характеру такие идеи не очень применимы, а с иных - нет такого народа, кто не мог бы их воспринять, только разве что каждому в свой срок. Теперь вот Ольга, улыбаясь, говорила, что в сущности, социалистическая идея не нова и не странна, идея братства, взаимопомощи, почтения к трудолюбию и осуждения лентяев всегда жила в народе и отражена в песнях, сказках, пословицах, и необходимо изучать культуру других народов, чтобы убедиться, что в их сокровищницах сходные алмазы. Различий много, это верно, и к этим различиям нужно быть внимательным, потому что разнообразие - прекрасно, но если смотреть только на различия, это ведёт только к конфликтам и войнам, чтобы уметь договариваться - надо уметь видеть общее. Сато не мог сказать, под влиянием ли её речей или своей тоски ему всё сильнее хотелось, чтобы вышестоящие и правда до чего-то уже наконец договорились, к концу третьего дня, впрочем, он созрел морально для отправки начальству подробнейшего доклада о произошедшем, но подбор слов давался очень нелегко, и наутро он, перечитав, порвал письмо, решив начать заново после решения повседневных вопросов и новой прогулки с великой княжной, таким образом, отправка гонца откладывалась ещё минимум на день. А к пятому дню он твёрдо решил, что сделает для успеха миссии Ориги-сама всё. Нет, разумеется, это не значило, что он предал интересы Японии и решил изменить своему отечеству. Просто интересы Японии для него теперь выглядели по-другому.
Об этом периоде деятельности Ольги Романовой осталось больше легенд, нежели документальных свидетельств. Больше всего известна речь, напечатанная не только в большевистских газетах, но и в «Владиво-Ниппо» и некоторых газетах в самой Японии (за что они первое время потерпели значительные нападки), которую долго и упорно называли частным и безумным мнением самой великой княжны, и которая вызвала столь бурные прения во всех органах фактической и номинальной власти на Дальнем Востоке, каких не вызывало до сих пор ни одно заявление. Ольга говорила, что советский народ - и это она особенно подчёркивала, что речь не идёт об одном только русском народе, что она имеет в виду каждый из местных народов, населяющих эту землю, сколь бы он ни был мал, несомненно и категорически желает мира, а не войны, но мира достойного, не унижающего ни одну из сторон, что нуждается в наиболее добрососедских отношениях со своими ближайшими соседями - Японией, что крови было пролито достаточно и более не должно быть пролито ни капли. Советский народ, говорила она, понимает, что Японии нужны новые территории и ресурсы, так как в собственных она очень ограничена, однако советский народ готов понимать в этом своих японских братьев-трудящихся, а не японскую буржуазию, которая кровью своих подданных готова завоёвывать только новые капиталы для себя, советский народ не считает государственные границы благим и нерушимым явлением, и верит, что недалёк тот час, когда все эти границы исчезнут и трудящиеся всей планеты будут владеть всей землёй равно, солидарно и по справедливости, но конечно же, это никак не соотносится с бесчинной и грабительской тактикой японских военных и промышленников сейчас. Итак, советский народ готов на мирное соглашение и удовлетворение интересов японской стороны на следующих условиях: немедленное и полное прекращение военных действий на всей территории Дальнего Востока, вывод всех войск в строго указанный срок после принятия резолюции, признание особого статуса ДВР как посредника между Советской Россией и Японией, что означает, что ДВР должна стать не стеной между двумя странами и тем более не первым куском, который Япония хотела бы откусить от российских богатств, а тем местом, где их народы могли бы учиться мирному сосуществованию и сотрудничеству. Гражданам Японии будет позволено селиться на землях Дальнего Востока, а промышленникам Японии будет позволено участвовать в разработках месторождений и промыслах, но лишь на условиях солидарного пользования с советскими гражданами, со справедливым и честным разделом прибыли, который в общих случаях устанавливается как половина каждой стороне, при значительном различии во вложениях сторон соотношение может быть иным и будет определяться общим собранием коллективов предприятий. Находясь на землях ДВР, японские граждане обязаны соблюдать законодательство ДВР, и по желанию могут принять гражданство, но не обязаны это делать. Гражданство даст им право на участие в выборах, все прочие же права им будут предоставлены наравне с гражданами ДВР. Лица, виновные в преступлениях против народов ДВР - имея в виду уже имевшие место быть военные преступления и какие-либо преступления против законов ДВР, которые могут иметь место в будущем, подлежат высылке с запретом на посещение ДВР на срок от года до десяти лет, в зависимости от тяжести совершённого преступления. Солидарными усилиями обеих сторон по всей ДВР должны будут быть созданы учебные центры по обучению языкам и культуре друг друга, в целях максимально тесного и плодотворного сотрудничества.