Вскоре с работы приходит мать, Людмила бросается к сумке. Я стараюсь опередить ее, но запинаюсь о порог и падаю. Мать поднимает меня на руки.
А ну не лезь! — говорит она сестре.
— Мама, дай хлеба! — начинает ныть Людка. — Всего кусочек.
— Врешь! — громко кричу я. — Ты не хочешь, вот я хочу есть!
Сестра показывает мне кулак и начинает рассказывать, что я вытворил сегодня: оставил дом без присмотра и голым убежал на речку.
Я молчу, она старше меня на три года, сильнее, может и наподдавать. «Но ничего, еще придет мое время, — успокаиваю я себя, — тогда я рассчитаюсь за все».
Откуда мне знать: оно уже идет, с того самого сентябрьского дня «ходики» начали отсчитывать отведенный срок. А пока, поднятая за цепочку, гиря висит высоко, под самыми часами. И рассчитываться, в том числе и за мои слабости, приходится ей. Однажды из-за складного ножика, который у меня отняла барабинская шпана, сестра одна дралась с целой ватагой. Но дома нас мир не брал.
Мать устало вздыхает. И в кого я такой уродился — на всю улицу прославил! Если не взяться за воспитание, буду вторым Лысовым. Расту сам по себе, как сорная трава. Гоняюсь за всеми, хоть из дома не выходи. И ей все некогда мной заняться.
Неделю назад отца вызвали в военкомат. Вечером они с дедом Глазковым обсуждали последние новости из Кореи, и старый солдат, начинавший свой боевой путь в тех местах, сказал, что дело попахивает новой войной.
— Похоже на то — подожгут, — согласился с ним отец. — Заставят снова воевать.
«Но уж на этот раз я не отстану, пойдем воевать вместе», — решил я и утром, проснувшись чуть свет, начал караулить. Отец побрился, надел пиджак и, подмигнув мне, вышел из дома.
Сестры некоторое время подержали меня взаперти и, когда отец скрылся за домами, выпустили. Я шмыгнул во двор, через подворотню выполз на улицу и бросился догонять родителя. В конце улицы меня перехватила Света Речкина. Вырываясь, я выдал ей весь запас слов, которых нахватался от Кольки Лысова.
Света работала в школе пионервожатой. Столкнувшись напрямую с запущенным малолетним матерщинником, она пришла к нам, долго разговаривала с сестрами. И оставила книжку про пионеров, которые всем ребятам пример, и в походы ходят, и старшим помогают, и маленьких не обижают, и в парадах участвуют. Еще она добавила, что пионеры не ругаются и ходят, как и говорят, прямо. Интересно говорила Света, увлекательно. Особенно про парады. Когда подошли ноябрьские праздники, я, никого не предупредив, двинул в город на парад. Как это и подобает будущему пионеру, пошел прямо — через кусты и болото.
До города было не близко, говорили, около восьми километров. Ходить прямо оказалось непросто. Пока вылез на тракт, прыгая по кочкам, наломал ноги так, что хотел уже возвращаться. Но решил не сдаваться и поднимал настроение песнями, которым меня научила Света.
По Московскому тракту, по которому, если верить деду Глазкову, в царское время гнали в ссылку каторжан, я уже пошел под песни Кольки Лысова, Светиного репертуара мне хватило лишь до твердой дороги.
подлаживая блатную песню под строевую, ревел я, отмахивая левой рукой и печатая шаг.
Часам к двум, через иркутский и ангарские мосты, я добрался до города. Но идти дальше сил не было, я присел на первую попавшуюся скамейку. Откуда-то валил праздничный народ. До меня им не было никакого дела.
Что было бы со мной дальше — не знаю. До сего момента меня удавалось держать на коротком поводке, уйти дальше Курейки или жилкинской бани я не решался. А тут упорол вон куда.
Мне повезло, на меня случайно наткнулся Толька Роднин. Он сделал большие глаза, куда-то убежал и привел мою сестру Людмилу. Под ее конвоем я был доставлен домой. Отец строго спросил меня: