От Куйтуна мы пошли пешком через лес. Шли до самого вечера. Наконец-то, усталые, пришли в Бурук, где жил мамин брат Иван. Вот где мне пригодились советы Речкиной Светы — терпеть и не сдаваться. Мама начала раздавать моим двоюродным братьям и сестрам гостинцы: конфеты и ленты. Я, привыкший, что она дает и дарит только мне, рассердился. Но вида не подал, да и сил не было. Напившись молока, я вскоре уснул. А на другой день дядя Ваня запряг лошадь и мы поехали в Броды к старшему маминому брату Артему. Там собралась почти вся мамина родня: братья, сестры. Они уселись за стол вокруг керосиновой лампы. Самые старшая, тетя Надя, стала вспоминать, как они выезжали из Рассей сюда в Сибирь. Смеялась: везли с собой даже камни, думали, в Сибири их нет. А потом называли себя орловцами — шалеными овцами. Мой прадед был, оказывается, плотником. А деда звали Семеном. Далее шел Иван, за ним Платон. Затем снова Иван — тот, который ходил с Кутузовым против Наполеона. Засыпал я довольный: были в нашей родове не только плотники, но и солдаты.
У дяди Артема я познакомился со своими двоюродными сестрами Зиной и Раей. Вечером мы жгли костер, они водили меня к лиственнице колупать серу. Через пару дней, обменяв дрожжи на куриные яйца, мы поехали обратно. Ночевали где-то на участке среди рабочих, которые гнали деготь. А когда вернулись на Релку, меня начали собирать в школу.
— Говорят, тебя не берут в школу? — ехидно спрашивал меня на улице Шурка Мутин.
— Почему не берут? — удивлялся я.
«Паразит» не выговариваешь, — улыбался он.
— Сам ты паразит! — кричал я. — От паразита слышу!
Слова я произносил четко, не картавя. Кажется, слова вылетали сами собой. Мне это доставляло большое удовольствие, на душе праздник, столько приятных событий за последние дни. Мать купила букварь, друзья Олег и Вадик смотрят на меня с завистью, им до школы еще далеко. Правда, и меня не хотели брать, мол, не хватает полмесяца, но я пообещал заведующей школой Евгении Иннокентьевне, что буду учиться только на одни пятерки. В последний день перед школой я взял литровую банку и пошел собирать ягоды. К обеду обошел окружающий Релку кустарник и набрал почти полную банку боярки.
Дома застал брата, обматывающего спинку кровати медной проволокой. Я сунул ему банку с ягодами. Он скосил свои большие глаза на банку, поднял голову и сглотнул слюну. Ему хотелось есть. Саня у нас не жадный, поделится последним. Сегодняшняя моя щедрость ему непонятна. Он еще не знает: с этого дня я решил начать новую жизнь.
Я достаю букварь, засовываю его под рубаху, выхожу из дома и забираюсь на крышу.
Первый раз сюда я забрался, удирая от Кольки Лысова. Выиграв у релских парней в чику, он серебро обычно ссыпал в карман, а медь кидал на драку-собаку.
Однажды один из пятаков попал мне в лоб и рассек кожу. Я притащил из канавы булыжник и, когда Колька в очередной раз сел бить кон, толкнул каменюгу на него. Булыжник до спины не долетел, ударил Кольку по ноге. Отомстив обидчику, я во весь дух полетел к себе во двор. Увидев, что Колька бросился за мной, я по скобам забрался на сени, а оттуда на крышу. Лысов не поленился, полез следом. Достал он меня возле трубы. От страха я даже не смог зареветь. Мне казалось, сейчас он сбросит меня на землю. Но Колька обхватил меня рукой и осторожно спустил на землю. Уходя со двора, погрозил пальцем — мол, больше так не делай. Видно, вспомнил, кто таскал для него пистоны.
Через пятнадцать лет он вернется из тюрьмы на Релку и подойдет к нам, маленький, сгорбленный. Наша компания собиралась на танцы.
— Возьмите меня, — неожиданно попросил он. — Мои дружки куда-то поразъехались, теперь придется с вами ходить.
Я тогда поразился его просьбе. Колькина юность прервалась не начавшись. Он все годы мечтал: вот выйдет на волю и все вернется вновь. Лысов мысленно остался в том, своем времени, и никак не мог понять, что оно улетело от него на «черном воронке».
Обращенный к солнцу южный скат сеней надолго станет моим пристанищем. Здесь будет моя оружейная мастерская, штаб и наблюдательный пункт. Прямо над головой день за днем будет ходить по небу солнце, а поперек ему облака. Из них серебристыми рыбками будут выныривать самолеты и заходить на посадку на городской аэродром. Я буду провожать их долгим взглядом, вспоминая, что мне нагадала медсестра.
За огородом коричневым пламенем горит кустарник — наш лес, километр в длину и столько же в ширину. Там мы попытаемся вырыть уже настоящий штаб, с подземным ходом, люком и керосиновым освещением. Чуть правее от леса, где стоит зенитная батарея, мы своими руками построим стадион: футбольное поле и волейбольную площадку. А пока я достаю букварь, листаю его, рассматриваю картинки. На первой странице нарисован разрезанный арбуз. Под ним большая, похожая на дом, буква. Я знаю: она самая первая в алфавите. С нее все начинается. Я догадываюсь: для меня что-то закончилось. Что — и сам не пойму.