Мне тоже хотелось к Речкиным. Хорошо Вадику, взял фотоаппарат (повод что надо!) — и попер. У Олега — велосипед. А тут ни того ни другого. И тогда я применил тактический ход. Собрал вокруг себя вооруженную деревянными саблями и мечами шпану. Натянув на глаза поношенные солдатские пилотки и выставив вперед гнутые из разобранных фанерных бочек щиты, распугивая кур, двинулись по улице. Не доходя до Речкиных, разделились на две половины и начали сражение.
Был теплый вечер, под окнами цвела черемуха, на проводах, тесно прижавшись, щебетали стрижи. Июньский воздух был пропитан тишиной и покоем.
Затея моя провалилась. Почти все войско сбежало к девчонкам. Ушел и Олег. У моего правого ботинка после сражения оторвалась подошва, он распахнул пасть во всю ширь и, как говорили на Релке, запросил есть. Спрятав ногу за бревно, я с тоской смотрел на друзей и размышлял, что мне делать дальше: идти домой или снять ботинки и присоединиться к остальным.
Кто-то предложил игру в третьего лишнего. Стали искать ремень. И тут Люська Лысова, зыркнув по сторонам, остановила взгляд на моем широком, с офицерской пряжкой ремне.
Люська была моим злейшим врагом. Прошлым августом я залез к Лысовым в огород. Люська засекла и настучала моей матери. Суд был скорым. Этим же ремнем мать отделала меня так, что неделю, прежде чем сесть, я долго примерялся к стулу.
Но Люська — хитрющая. Просить сама не стала, шепнула новенькой. Та, стрельнув в мою сторону темными глазами, согласно кивнула головой и, подпрыгивая то на одной, то на другой ноге, подскочила ко мне.
— А почему ты не идешь играть? — спросила она. — На Вадика обиделся, да?
— Еще чего, — шмыгнув носом, буркнул я. — Хочу и стою.
— А ты их сними, земля теплая. Можно и босиком, — указав глазами на ботинки, быстро проговорила она.
Меня обдало жаром. Надо же, глазастая, заметила. Но долго упрямиться не стал. Поломавшись для приличия секунду-другую, развязал шнурки, засунул ботинки за бревно и давай вместе со всеми носиться по кругу. Поочередно то Олег, то Вадик, то я старались встать в ту пару, где была новенькая. Но кто-то из нас обязательно становился лишним и тут же получал ремнем от ведущего.
Когда стемнело, стали играть в прятки. Новенькая плохо знала Релку, ее обычно находили первой. Тогда я пошел на хитрость: нарочно поддался и, застучав Вадика, заставил его голить. Когда разбегались прятаться, я на бегу шепнул новенькой, чтобы она бежала за мной, и дунул к Мутиным за бревна.
Чтобы попасть туда, надо было пролезть сквозь узкую щель между заросшим черемухой палисадником и забором. Там был крохотный закуток. Уняв дыхание, мы, прижавшись друг к другу, затаились. Время от времени новенькая поглядывала на меня своими глубокими, как омут, глазами. И меня охватывало неведомое досель обморочное чувство, будто я заглядывал в глубокий колодец. Пахло свежей корой, смолой — впервые в жизни мне было так хорошо с девчонкой.
— Завтра мы собираемся в кино, — неожиданно шепнула она. — Пойдешь с нами?
— Ладно, — быстро согласился я. — На пять часов.
Вроде бы ничего особенного, сказали друг другу несколько слов. Я бы и так пошел в кино: речка да клуб, больше идти некуда. Здесь важно было другое. Я понял — она хотела, чтобы мы пошли вместе. На миг ощутив себя одним целым, мы тем не менее чутко ловили долетающие из-за бревен звуки: нас уже искала вся ребятня. И я с каким-то восторгом думал: те, кто ищет нас, нисколечко не догадываются, что происходит в этом закутке.
Все же Вадик нас разыскал. Просунув голову в щель, он не стал кричать, что нашел, а посмотрел и шмыгнул носом.