— Да нет, что вы! — воскликнул Ершов. — Как вы, так и я.
— Ну, тогда, кажется, все, — помедлив секунду, сказал Бакшеев. — Работа как работа. Полюбишь ее, и она полюбит тебя. Да, чуть не забыл, всегда имей с собой нож, плоскогубцы, отвертку, спички, бельевую веревку. Нигде это не записано, но я всегда требую. Если на память не надеешься, то в книжку запиши. Мишка Мордовии, так тот все в записную книжку заносил. — Бакшеев ушел в другую комнату и принес будильник. — Вот возьми, пусть он пока у тебя побудет.
— Зачем он мне?
— Возьми, возьми. У него звон особый, командирский, мертвого поднимет. Вечером на него глянешь — обо мне вспомнишь и не проспишь. — Бакшеев хитровато прищурился. — Заработаешь, купишь, мой принесешь обратно. А пока что возьми. Проспишь раз — прощу, проспишь второй раз — заставлю спать в самолете. Знаю я вас, холостых. Прогуляете, а потом дрыхнете без задних ног.
— Иван Михайлович, когда летать начнем? — спросил Ершов. — Ротов сказал, что как только вы на работу выйдете, так он нас сразу на тренировку поставит.
— Чего он торопится?
— В командировку послать хочет.
Хлопнула калитка, Бакшеев приподнял бровь, скосил глаза на окно.
— Кто бы это мог быть? — медленно проговорил он. — Должно быть, Татьяна вернулась.
Он ошибся. Пришла жена. Ершов понял это по взгляду Бакшеева, в котором промелькнули удивление и растерянность. Она посмотрела на Ершова, собрала зонт и замерла в нерешительности — раздеться ей или остаться в том, в чем пришла.
— Иван, нам нужно с тобой поговорить, — сказала она.
— По-моему, мы уже все сказали друг другу, даже перебор получился, — ответил Бакшеев.
Он достал с буфета сигареты, спички, отошел к окну, стал смотреть во двор.
— Ты знаешь, зачем я пришла?
Ершов увидел, как дрогнула рука Бакшеева, и взгляд его, отрешенный, обращенный куда-то в пространство и будто бы не принадлежащий хозяину, мгновенно вернулся и настороженно застыл. Ершов понял — все существо Бакшеева превратилось в слух.
— Я пришла за дочерью, — сказала жена.
— Я ее не держу, ты же знаешь, — не поворачивая головы, ответил Бакшеев.
— Нет, держишь, держишь! — выкрикнула она.
— Не маленькая, она сама решит, с кем ей жить. — Бакшеев пустил кольцо дыма и, прищурившись, следил за ним.
— Я не могу разговаривать при посторонних, — заявила она.
— Не можешь, не разговаривай. Не я к тебе пришел, ты ко мне!
Ершов вскочил со стула, смущенно проговорил:
— Я побегу, Иван Михайлович.
Он вышел на крыльцо. Дождь шел и шел себе, равнодушный ко всему на свете, но Ершов почему-то обрадовался и дождю, и тому, что окна запотели и его не увидят из дома.
«Вроде бы мужик ничего, — поднимаясь в гору по скользкой размокшей дороге, думал он. — А мне-то расписали!» Он стал припоминать, что говорил Бакшеев, куда пойти, за что взяться, с чего начать. Ему показалось, что он знает Бакшеева давно.
К автобусной остановке он вышел, когда уже стемнело. Словно по заказу подошел автобус, и Ершов прыгнул в раскрытые двери.
Жена ушла вскоре после Ершова. Бакшеев сунулся было проводить ее, но она остановила его на крыльце, будто отсекая от себя, раскрыла зонт и, не оглядываясь, сошла по ступенькам вниз, в темноту, под шуршащий дождь. Он удивился этой, новой для нее, смелости, стоял и молча смотрел вслед. Скрипнула калитка, и почти одновременно, прошив темный забор и висевшую над ним серебристую сеть дождя фарами, к дому подъехала машина. «Вот оно что, — подумал Бакшеев, — а я-то переживал».
Приглушенно хлопнула дверца машины, мотор зарокотал и через несколько секунд Иван остался наедине с дождем. Он постоял еще немного, затем вернулся в дом и стал готовить ужин. Вот-вот должна была прийти дочь. Он почистил картошку, затем покрошил ее соломкой. Так же мелко нарезал сало — Таня любила, когда он готовил это свое фирменное блюдо, — и стал ждать. Едва хлопнет калитка, он поставит сковороду на плиту и через пять минут все будет в самый раз.