– Я хочу быть свободной, – произношу вместо этого.
Он кивает, его брови ползут вверх.
– Но я боюсь своего прошлого.
Он снова кивает.
– Вы вспомнили, как умерли ваши братья?
– Нет. – От пронзительной боли в груди я морщусь.
От его внимательных глаз это не укрывается.
– Боль от утраты братьев не исчезнет никогда, но со временем она ослабнет, Мод. Как только вы узнаете, как это произошло, – говорит он.
– Но что, если это я их убила? – Я поднимаю глаза к потолку и жду, пока пройдет жжение. – Мне бы не хотелось это знать.
– А если вы не узнаете, перестанете задавать себе этот вопрос? Перестанете бояться правды?
Я отрицательно качаю головой.
– Значит, чтобы излечиться, я должна знать, что случилось? Почему я потеряла рассудок?
– Именно так. – Он подходит к столу, перекладывает бумаги, ручки, карандаши, словно что-то ищет. – Мы продолжим немедленно.
Он возникает передо мной, когда я еще даже не успевают занять свое место, – и вот перед моим лицом снова это кольцо. Страх тут же захлестывает меня, охватывает волной дрожи, но отчет уже начался, и я проваливаюсь в прошлое еще до того, как он доходит до трех.
– Расскажите мне о братьях.
– Я еду в дилижансе.
– С братьями?
– Нет. Нет, я одна. Вокруг темно, и я устала.
– Расскажите мне, как они погибли, – говорит он, но его голос стихает, и у меня нет времени вслушиваться в него.
Экипаж замедляется и останавливается. Снаружи все темно и неподвижно. Хотя и день был едва ли светлее из-за низких иссиня-серых облаков и беспрестанного дождя. Не успеваю поблагодарить возничего, как экипаж трогается с места и набирает скорость, избавившись наконец от бремени, он торопится домой. Я провожаю его взглядом. Слева неясно вырисовывается квадрат колокольни. Вглядываюсь в надпись на табличке. «Церковь Святого Михаила и Всех Ангелов». Я подношу клочок бумаги к свету уличного фонаря и пытаюсь разобрать каракули Тома. Бумага промокла и стала хрупкой, некоторые буквы совсем стерлись, но это та самая церковь, и там, в темноте, на другой стороне дороги виднеются высокие ворота. Сердце замирает, когда я провожу кончиком пальца по буквам. Ошибки быть не может. Мне нужно пройти именно сквозь эти высокие неприветливые ворота.
За воротами лежит двор с флигелями. По обе стороны на деревьях висят мертвые вороны, а прямо передо мной высится Эштон-хаус, такой холодный и грозный в слабом свете, и безмолвный, такой безмолвный.
Я поднимаюсь по ступеням к входной двери, бросаю вещи и тяну за ручку звонка. Где-то в глубине дома отзывается колокольчик. Ни в одном окне не загорается свет, не мелькает приветливое лицо. Ничего. Я дрожу. Дрожь волнами захлестывает меня, одна за другой. Зубы стучат.
– Кто-нибудь?! – кричу я. Ветер уносит мои слова прочь. Я начинаю молотить кулаками дверь.
Морось превращается в дождь со снегом, он жалит мое лицо, словно булавками. Нужно как-то пробраться внутрь, иначе я умру здесь от холода. Оставив багаж и сумку у порога, отхожу назад и оглядываю здание. Оно больше похоже на фермерский дом, чем на большой особняк, каким я его себе представляла. Плющ или какое-то другое ползучее растение, может глициния, опутывают серый уродливый известняк. Может, никто и не живет здесь вовсе. Возможно, все они лежат мертвые в своих кроватях и ждут, когда кто-нибудь их наконец обнаружит.
Дверь открывается, когда я уже собираюсь брать ее штурмом. На пороге стоит мужчина средних лет, не высокий и не низкий, не полный и не худой; обычный человек совершенно непримечательной наружности, в рабочей одежде трудноопределимого грязно-коричневого цвета под стать его волосам. Он облизывает потрескавшиеся и шелушащиеся губы.
– Здравствуйте, я новый ассистент господина Бэнвилла.
Он разглядывает меня прищуренными глазами, пока я стою в мокром платье на ледяном, пронизывающем до костей ветру. Незнакомец высовывает кончик языка, словно змея пробует воздух на вкус.
– Женщина.
– Да… да, так и есть. – Ветер дергает меня за волосы и хлещет по щекам, мешая видеть. – Мод Ловелл. А вы?
– Меня звать мистер Прайс[8].
Мне хочется смеяться. Возможно, это от истерики или усталости, потому что ничего смешного в его облике нет. Да, он кажется хитрым, возможно злобным, но нисколько не забавным.
– Не ждали мы женщину, – произносит он. – В письме говорилось…