Фриц поцеловал ей руку.
— Благодарю вас за это.
Она странно взглянула на него.
Потом ушла. Фриц светил ей, пока она спускалась по лестнице. Лампа отбрасывала диковинные пятна света и тени на ступени и перила. Еще час Фриц посидел при лампе. Он больше не читал, просто размышлял о странностях человеческого бытия. Его даже дрожь пробрала, когда он подумал, насколько все случайно и призрачно в жизни. Капелька тумана, дуновение вечернего ветерка — они не ведают, откуда берутся и куда деваются… Так и человеческая жизнь — лишь смутный сон перед рассветом…
Свет лампы покойно лежал на красивом портрете.
И лицо на нем улыбалось.
IV
Весеннее солнце ослепительно сияло над привокзальным бульваром. Ласточки щебетали, строя свои гнезда в просторном портале, несмотря на шум и суету вокруг.
Элизабет медленно пересекала площадь перед вокзалом, когда прибыл поезд и толпа людей выплеснулась на площадь. Элизабет невольно остановилась. И вдруг почувствовала, что на нее кто-то смотрит. Пара дерзких серо-голубых глаз на загорелом лице и впрямь упорно глядели в ее сторону. Она смущенно потупилась. Потом посмотрела вслед удаляющейся стройной фигуре в сером дорожном костюме. Лицо показалось ей знакомым. Но, как ни старалась, она не могла вспомнить, кто это был.
Фриц сидел в своей мансарде и подбирал краски. Вдруг вверх по лестнице взлетели шаги, дверь распахнулась, и громовой голос воскликнул: «Фриц! Старина Фриц!» — а крепкие руки схватили его в объятия.
— Эрнст, мальчик, неужто это ты собственной персоной? Откуда ты взялся нежданно-негаданно?
— Просто взял и удрал. Покончил с этим училищем для старых дев на восемь дней раньше. Фриц, дружище, на дворе весна, разве можно в такое время зубрить контрапункт и фугу? Я больше не мог — и вот я тут. Где же девушки этого города? Немедленно их всех сюда! Мне нужны целые полчища особ женского пола!
— Спокойно, спокойно, мой мальчик. В маленьком городке жизнь течет тихо. А у тебя бешеный темп. Может, тебе стоит сперва освежиться и выпить чашечку кофе?
— Идет! Ты прав! Нужное и практичное вечно вылетает у меня из головы. Итак, вторгаюсь в твою святая святых и потоками радоновых вод провинциального городка начисто вымываю из головы грешные мысли большого города. А потом — чаю, Фриц! Только настоящего, крепкого, какой бывает только в твоем Приюте Грез! Идет?
Уже через секунду он плескался и фыркал за стеной, пока Фриц накрывал к чаю.
— Ну, Эрнст, а теперь давай рассказывай.
— Чего там рассказывать! Это дело для старых баб! Займусь им, когда состарюсь, поседею и дряхлым беззубым старцем засяду за мемуары. Но чтобы теперь? Я здесь! И этим все сказано!
Фриц добродушно улыбнулся:
— Еще успеешь наговориться.
— А вот ты, Фриц, давай выкладывай. Как у тебя дела? Как твои картины? Все закончил? Доволен?
— Я обрел модель для моей большой картины и вместе с тем новую молодую и прелестную приятельницу.
— Она хороша собой?
— В высшей степени.
Эрнст радостно присвистнул.
— И чиста как ангел, Эрнст!
— Чиста? Чиста… — он посерьезнел. — Это много. Или даже все… Ты ее любишь, Фриц?
— Как тебя, Эрнст.
— В таком случае — пусть она будет мне сестрой.
— Так я и знал, Эрнст. Спасибо.
— Ну, это же само собой разумеется, Фриц.
— Сколько времени ты здесь пробудешь?
— О, сколько вздумается. До смерти надоело жать на педаль. Хочу в Лейпциг — там мне дадут последнюю шлифовку. А как дела у Фрида? Он сейчас здесь, да?
— Да, вот уже несколько недель. Он закончил курс в Дюссельдорфе и теперь трудится тут. Получил заказ на две крупные картины, а кроме того, рисует узоры для фабрики обоев. Между делом продает также экслибрисы, монотипии, а чаще — рисунки пером и силуэты из черной бумаги, оформляет книги, — в общем, дела у него идут неплохо.
— Рад слышать. А что у Паульхен?
— Как всегда непоседлива и любит перечить, торопится стать взрослой и действительно скоро станет.
— Пойдешь со мной на вокзал, Фриц? Хочу забрать чемоданы.
Они не спеша двинулись к вокзалу, оживленно беседуя. Внезапно на них налетел щебечущий и пахнущий духами ураган: Паульхен!
— Эрнст! Ты ли это или твой дух?
— И то и другое, Паульхен. Ибо мужчина всегда держит свой дух при себе, в то время как у молоденькой девицы весь ее дух в без-дух-овности.