Пунктир тропки прекратился. Опять начались заросли, теперь уж совсем непроходимые. Вырываясь из дикого шиповника, мы следом продирались через упрямый орешник, огибали скальные ложбины и закладывали петли, чтобы по верхушкам каменных гряд обойти наиболее гиблые места, куда не рисковала сунуться даже Вихра. Затем наш путь лёг по громадным базальтовым глыбам. Мы взбирались по ним, как лилипуты по ступеням, высеченным для Гулливера. Ну ладно, глыбы были не настолько высокими, но я карабкалась на них с натугой. Гаммер при случае подавал мне руку, и я особо не вредничала – позволяла вытянуть меня на очередной уступ, хоть и чувствовала себя безвольным мешком с картошкой. Настя и Глеб поднимались куда бодрее, ну а Вихра взлетала с такой скоростью, словно была невесомой и лишь ловила попутные порывы ветра.
Наверху обозначились зубчатые скалы вершин, и ступени помельчали. Среди них попадались совсем низенькие, шаткие. Я вздрагивала, когда базальт ощутимо кренился под моим весом, а в Гаммера, напротив, вселился дух горного козла, и он передвигался прыжками с валуна на валун, пока его не окрикнула Вихра.
Библиотека была уже близко, но Вихра призналась, что точного подхода к ней не помнит. Мы без толку шатались из стороны в сторону, ползали по расщелинам, потом спрятались от солнца под скалой и объявили обеденный привал. Вихра, Гаммер и Глеб быстренько перекусили и убежали искать библиотеку, а мы с Настей ели не спеша. Посыпа́ли кукурузный хлеб солью и чабрецом, кусали его, следом кусали сыр из овечьего молока и запивали чаем. Пушистая мордочка Тоторо улыбалась мне со стенки термоса, и я чувствовала себя как никогда довольной, хотя чай получился невкусный – заваренный по рецепту Вихры: с добавлением горных трав и острого перца, который по-болгарски назывался «люта чушка».
– Пьём чай с лютой чушкой, – сказала я.
Настя свирепо хрюкнула в ответ. Мы рассмеялись и, подложив под голову рюкзачки, легли на тёплую каменную плиту.
Я засняла на видео, как богомол грациозно ползёт по крепкому стебельку и перебирается на жутковатую паутину. По краям обычная, к центру она становилась плотной, а в са́мом центре зияла чёрная дыра, уводящая под камень. Когда богомол задел паутину, из дыры выскочил паук, и они, затаившись, уставились друг на друга. Я ждала хоть какой-то развязки, но задремала.
Поспать мне, конечно, не дали. Глеб отыскал библиотечную пещерку. Входом в неё служил узенький проём между двумя глыбами, и его частично преграждала сушина, закаменевшая под солнцем и увитая петлями чахлого вьюнка. Обнаружить проём было трудно. Тем студентам из Софии повезло, и я гадала, зачем они вообще сунулись внутрь.
Четырёхметровые глыбы венчались плоской базальтовой нашлёпкой, она поросла стелющимися кустами, а выше подниматься было некуда – там лишь кричали ничем не сдерживаемые горные ветры, – и Настя с Гаммером обсуждали, сколько сил потрачено на то, чтобы занести сюда строительные материалы, а сушина их, кажется, совсем не смутила! Нет, я бы не поручилась, что её приволокли рабочие, но в моей голове отчётливо зазвучали строки из «Веды»:
«С трудом он пещеру разглядел»!
Всё верно!
Покосившись на Вихру, я сдержала радость. К тому же допустила, что среди кустов тут, на вершине, действительно каким-то чудом выросло одинокое дерево. Само. Измученное ветрами, оно повалилось прямёхонько на проход в неглубокую пещерку. Почему бы и нет? Да и в головоломке Смирнова не было ни слова о засохшем дереве, это уж я выцепила его из «Веды». Вот только за последние полгода, разгуливая по лабиринту мертвеца, я как-то перестала верить в совпадения. Оставалось посмотреть, какая там из себя в пещерке лежит всемирная красавица и чем она поможет в поисках сокровищ.
Вихра позволила Гаммеру первому опуститься под сухие ветки и проскользнуть в расщелину. Включив на смартфоне фонарик, Вихра поторопилась за ним, а следом поторопились и мы с Настей. Глеб замкнул цепочку.