Рэти с ним не спорил — казалось, он вел спор с самим собой: стоит ли закуривать очередную сигарету из пачки «Кэмела». Но в этот момент из дома вышел человек в костюме с золотым жетоном на шее. И журналист оставил сигареты в покое.
— Мой клиент. Время заключать сделку.
Он пошел через дорогу, а Бэр направился к своей машине.
Глава тридцать первая
Смерть была кругом. Он видел ее ночью в темноте того дома и днем, пока с утра до вечера спал — она являлась в жутких, не поддающихся описанию образах. И проснувшись, ослабевший и измотанный, он почувствовал ее хватку на себе. Это ощущение погнало его туда, где оттачивалось мастерство убийства. Бэр принял душ, оделся и, пристегнув пистолет, ощутил желание пострелять. Он взял сумку, с которой обычно ходил в тир, и положил в нее недавно купленные патроны. Пересек весь город и оказался рядом с парком Игл Крик, где располагался полицейский тир Индианаполиса.
На этой неделе он был закрыт для обычных людей, и автостоянка оказалась почти пустой. Еще не дойдя до позиции — несколько столов, установленных под наклонной крышей, служили здесь станами для бенчреста,[32] — Бэр понял, что в тире почти никого нет. Дневная смена находилась еще на дежурстве. Формально он не имел права пользоваться тиром. Однако бывшие полицейские потихоньку приходили сюда и их пускали. И хотя за городом существовало много мест, где можно было пострелять, Бэр предпочитал этот тир. Может быть, благодаря привычке, может быть, потому, что на несколько минут мог снова почувствовать себя копом.
В воздухе ощущался запах кордита[33] и растворителя. Они давно въелись и в почву, и в шлакоблочные стены, образующие коридор, уходящий на пятьдесят ярдов вперед, где была насыпана земляная преграда. Чуть в стороне от линии огня за столом сидел дежурный офицер — его знакомый Ларри Гастас. Перед ним на газете стояла чашка кофе, а он возился с разобранным «Глоком» сорокового калибра.
— Привет, кетчер,[34] — подошел к нему Бэр. — Как дела?
— Как будто ничего… — Гастас встал, и они пожали друг другу руки. Полицейские могут проявлять большую изобретательность, когда расследуют какое-нибудь дело, но если речь заходит, чтобы дать товарищу прозвище, воображение их покидает. Если от парня попахивает, его назовут Скунсом или Свинарником, и уж если найдется кто-то совсем остроумный — Розанчиком. Двенадцать лет назад Гастас прибыл первым по вызову на пожар. Из окна на четвертом этаже шел дым и выбивались языки пламени. Мужчина держал на весу малолетнего сына, и дым уже душил их обоих. Гастас подбежал под окно. Отец, пытаясь спасти мальчика, решился на отчаянный шаги выпустил ребенка из рук. Гастас каким-то чудом умудрился его поймать и заработал прозвище Кетчер. После этого он сделал свой карьерный выбор и стал оружейником.
— Можно я разлохмачу у тебя несколько бумажек? — спросил Бэр.
— Конечно, конечно, — разрешил Гастас. Фрэнк заметил, какое у того выражение лица, и ему стало интересно: то ли дверка, приоткрытая для него Помроем, включает и тир и Гастасу потихоньку было сказано, что Бэр — свой парень, то ли это сам Гастас сделал для него поблажку.
— Пойдешь со мной? — Это было корыстное предложение. Каждый раз, когда Бэр стрелял рядом с Кетчером, он узнавал что-то полезное: как держаться, как наблюдать за целью, как дышать. Начальник тира был на короткой ноге с патроном двадцать второго калибра и ежегодно выпускал по мишеням не меньше пятидесяти тысяч пуль. Он был мастером своего дела и двигался с расчетливой экономичностью и молниеносной быстротой. Наносил удары по мишеням, словно бил кулаком. В этом смысле Кетчер был одним из самых опасных людей в городе.
— Я временно пас, — ответил оружейник. — Уровень свинца подвел.
— Сколько?
— Сорок.
— Черт! — выругался Бэр. Сорок микрограмм на децилитр — тревожно высокий уровень, особенно для человека, проводящего большую часть времени с пистолетом в руке. Такова была обратная сторона его профессии — уж слишком много он вдыхал свинца. Уровень свинца у Бэра составлял что-то около пяти. Он бил кучно с двадцати пяти ярдов, быстро менял обоймы, если имел дело с автоматическими пистолетами, и с такой же скоростью вставлял запасные барабаны в свой револьвер. С пятидесяти ярдов клал все пули в мишень, но о превосходной кучности говорить не приходилось. Хотя и бой на улице решается, как правило, не на пятидесяти футах. Гастас кивнул в сторону огневого рубежа.