— А тебе? Что тебе нужно? — спросил он уже безо всякой злобы в голосе.
— Мне? Мне от тебя лично не нужно ничего. Мне крайне важно, чтобы ты вышел из всей этой передряги живым. И последнее: ни слова о нашей встрече. Никому. Особенно Ракешу. А теперь, если позволишь, я тебя покину.
Когда парень был уже на пороге, Лист его окликнул.
— Эй, мы же виделись раньше… Ну, до сегодняшнего дня?
— Было дело, — ответил незнакомец по-русски.
— Как твоё имя?
Он задержался в дверях и повернулся к Манфреду.
— Павел. Павел Завьялов.
Павел исчез за дверью, оставив Манфреда один на один со своими мыслями. Оказывается, есть ещё одна заинтересованная сторона. И снова его выследили, нашли в номере отеля, хотя зарегистрирован он был под вымышленным именем. Идея скрыться и начать новую жизнь теперь казалась нелепой.
Манфред с минуту постоял у запертой двери, прислушался. Тишина. Вернулся в комнату и замер у входа. Что-то было не так. Он не сразу понял, что стул, который только что лежал посередине номера, теперь стоял у стены.
Когда рассвело, Манфред вышел из отеля и сел в поджидавшее у входа такси. На заднем сиденье уже расположился Ракеш.
— Выспались?
Манфред пробурчал нечто невнятное и сел рядом. Ракеш был весел и разговорчив как никогда. Он тут же начал разбрасываться оптимистическими прогнозами.
— Думаю, всё пройдёт нормально. Вероятно, наши друзья стерегут вас возле франкфуртской квартиры. Пока они не проработают все варианты, отсюда не двинутся.
Манфред не ответил. Подумал, что, скорее всего, встреча произойдёт как раз во Франции. О ночном госте он решил Ракешу не рассказывать, пока тот сам не будет достаточно откровенным. А может, вообще не расскажет. Ему надоело быть приманкой во всей этой истории. Куда ни плюнь — сплошные заинтересованные лица. Важно одно: пока он один обладает тем, что остальные так желают заполучить. Теперь главное — не делать резких движений и поменьше откровенничать. От этого будет зависеть его жизнь. При этой мысли Манфреду стало интересно, насколько он боится смерти, если боится её вообще? Несколько раз за эти дни его жизнь подвергалась опасности. Было ли ему страшно? Нет, ничего подобного он не испытал, ни малейшего страха, ни даже волнения. Почему его не пугает собственная смерть? Может, оттого, что ему умирать не впервой? Эта мысль заставила его улыбнуться.
Ракеш, внимательно наблюдавший за Листом, спросил, что его так развеселило.
— Так, пустяки. Размышлял о жизни и смерти.
— И что?
— Понял одно — неизвестность не идёт ни в какое сравнение ни с тем, ни с другим. По сути, смерть — явление естественное, неотвратимое и в какой-то степени милосердное. Жизнь более ужасна, полна загадок, неприятностей, нелепых случайностей и прочего дерьма. Но и она неотвратима до поры до времени. Хотя с жизнью и смертью можно сделать всё что угодно, можно вздёрнуться, если уж совсем невмоготу. Таким образом сократив жизнь и приблизив смерть. А вот с неизвестностью что делать?.. Не знаю.
Манфред замолчал. Ему показалось, что это не его мысли и не его слова, как будто говорит кто-то другой, засевший у него внутри. Иначе откуда было взяться этому мрачному скепсису и цинизму?
— Мне кажется, что смерть — это та же самая неизвестность, — ответил Ракеш.
— Нет, — Манфред снова улыбнулся. — Для кого-то другого подобное определение и сгодится, но не для меня уж точно.
Ракеш не стал возражать, и Лист продолжил:
— Это состояние должно быть мне очень хорошо знакомо. И когда-нибудь я вам о нём расскажу. Готов поспорить, что вы удивитесь, Ракеш… Кстати, откуда такое имя? Ведь вы не немец, правда?
— Нет.
— Откуда вы родом?
Ракеш на минуту погрузился в воспоминания, а может, просто раздумывал, стоит ли рассказывать Листу о себе.
— Трудно сказать. Моя мать из Индии, а отец американец. Я родился в Лаосе в шестьдесят шестом, но почти сразу родители уехали в Европу. Там снова началась гражданская война, и отца отозвали из страны. Хотя вряд ли вы что-либо поняли из моего рассказа.
— Кое-что понял, Ракеш. Продолжайте.
— Я закончил Тюбингерский университет, но по специальности почти не работал…
— Какая специальность?
— Медицина. Онкология, если быть совсем точным. Ха! Лечу людей от смертельной болезни и при этом верю в реинкарнацию.
— Во что?
— В бесконечность воплощений, в перерождение.
— А как вы нашли меня? — как бы между прочим спросил Фред.
Ракеш прищурился и посмотрел на Листа. Было ясно — вопрос не застал его врасплох.
— Не думайте, что вам удалось запудрить мне мозги своими философскими экзерсисами. Но я отвечу. Рано или поздно вы всё равно узнаете правду. Мы нашли вас по радиосигналу.
Манфред уставился на индуса. Вот это новость!
— По какому радиосигналу?
— По тому, который выдавал ваш портативный “Фридрих”.
В этот момент такси притормозило у входа в аэропорт, Ракеш вышел и кивнул Манфреду.
— Идёмте. Договорим в самолёте.
Ракеш оказался прав — несмотря на ранний час, у аэропорта было полно машин и автобусов, работников аэропорта, пассажиров, встречающих и провожающих… При таком скоплении людей отыскать Ракеша и Манфреда было крайне сложно.
Они пересекли зал в направлении второго терминала. Регистрация прошла довольно быстро. Дальше — короткий коридор, эскалатор и зал ожидания, где можно было, наконец, почувствовать себя в безопасности. За всё это время ни Ракеш, ни Манфред не проронили ни слова.
(обратно)
Глава 15
Франция, Страсбург, Анатомический институт. Ноябрь 1944 года.
Вторая бронетанковая дивизия Леклерка второй день вела бои на улицах города, и Хирт уже не надеялся на операцию в Арденнах, которая должна была начаться со дня на день. Фон Зиверс лично заверил его, что ещё неделя-другая, и ситуация на Западном фронте изменится. Но время шло, а вермахт не предпринимал каких-либо решительных действий против союзников.
Утром двадцать пятого ноября первый вражеский снаряд разорвался перед входом в здание института, и Хирт понял, что медлить больше не имеет смысла. Жаль, конечно, оставлять с таким трудом собранный материал, но что поделать. Сегодня куда важнее его собственная жизнь. Когда французские солдаты попадут в подвалы Анатомического института, Хирта могут просто разорвать на части. Без суда и следствия, руководствуясь одними эмоциями. Нужно постараться спасти самое важное — образцы, над которыми Август трудился последние полгода, и, конечно, записи. Образцами может заняться Рольф. Телефонная связь не работала со вчерашнего вечера, а по селектору Рольф не отвечал.
Август открыл дорожный саквояж и поставил его на стол. Собрал со стола бумаги и, не разбирая, кинул на дно. Открыл сейф и вытащил тетрадь в кожаном переплёте. Снова попробовал связаться с Рольфом по селектору. Бесполезно. В стенах института царил настоящий хаос.
Хирт положил тетрадь в саквояж, ещё раз осмотрел кабинет и выглянул в коридор. У выхода на лестницу он заметил одного из хирургов.
— Уде, стойте! Чёрт бы вас побрал, где Рольф?
Гюнтер заметил Августа и остановился в дверях.
— Не знаю, штурмбаннфюрер… Здесь бог знает что творится…
В этот момент снарядпопал в цоколь здания. Стены содрогнулись, и стекла со звоном осыпались на пол. Слышно было, как в одном из кабинетов этажа кто-то кричит.
— Гюнтер, вы мне нужны.
Хирург уже бежал по коридору, когда в стену здания ударил второй снаряд. Гюнтер споткнулся, не удержался на ногах и упал на колени. С потолка посыпались куски штукатурки. Август прикрыл руками голову, но было уже поздно: он почувствовал острую боль в шее и свалился на пол. Последнее, что мог разобрать — склонившегося над ним Гюнтера Уде. Лицо хирурга, поплывшие стены коридора, осыпающийся потолок, столбы пыли в воздухе — всё это перемешалось, закрутилось в невообразимом водовороте. Хирт закрыл глаза и потерял сознание.