Вскоре я нашел себе жилье в портовой таверне и по своему обыкновению начал зарабатывать себе на него с помощью языка. Я решил провести в этой возрожденной, процветающей Верлии некоторое время. Я решил посетить все семь ее городов и столько деревень, сколько ноги позволят.
Война и все ужасы ушли в прошлое. Монархия пользовалась народной любовью, в стране царил мир. Мужчины и женщины, по виду варвары, свободно ходили по улицам, одетые в такие же наряды, как исконные жители Междуморья.
При том, что я рад был видеть народ Верлии процветающим, я испытывал некоторое сожаление от того, что драматизм и отвага Зимней Войны оказались забыты так быстро. На второй день пребывания в Майто я нашел в заросшем уголке тенистой площади статую Верна, наполовину увитую плющом. Впрочем, сходство с оригиналом она имела весьма отдаленное, так что я не стал мешать голубям делать с ней все, что им хотелось.
На следующее утро ко мне явился посетитель. Таверна в этот час была почти пуста. Я сидел один, расправляясь с поздним завтраком - бисквиты, сыр и зрелые фиги - и прислушиваясь к деловому шуму порта за окном: крикам чаек, скрипу лебедок, голосам людей, звону конской упряжи. Впрочем, голова моя была занята больше отрывочными историями, услышанными мною накануне вечером. И тут на стол передо мной легли две мощные, волосатые руки. Обладатель их сидел напротив меня.
- Скажи, ты - Гомер, Меняла Историй? - Голос у него был низкий, суровый. По нему можно было понять, что, окажись я не тем, чье имя он назвал, виноват в этом был бы только я сам.
Должен признаться, посмотрев на него, я зажмурился пару раз. Он был огромен и мускулист, но изумрудно-алая тога, накинутая на его левое плечо, была украшена веселеньким рисуночком из желтых котят. На правом же его плече красовались фиалки и ирисы на еще более веселом голубом. Между ними имел место лес черных волос и столь же черная бородища лопатой. Хоть в этих краях и питают склонность к ярким цветам, такое сочетание несколько выбило меня из колеи. Что до меня, то, поскольку казаться нездешним является существенной частью моей профессии, я был одет в кричаще подозрительную для любого коренного жителя Майто поношенную матросскую одежду.
В ответ на его вопрос я кивнул. Мой нос подсказывал мне "лошадь", мои глаза говорили "дорожная пыль", и еще, пожалуй, "пот", хотя одежда его была свежей. Он успел переодеться, но не вымыться. Спешка? Почему?
- Честнодоблесть Галмышский, - представился он. - У меня есть для тебя работа.
Его манеры раздражали меня - он вел себя так, словно исход нашего разговора предрешен заранее. Впрочем, при желании он вполне мог бы без особого труда вынести меня под мышкой, визжащего и лягающегося или в блаженно-бессознательном состоянии - как ему больше понравится. Воин? Похоже. Возможно, чей-то гвардеец. Он явно действовал по чьему-то поручению.
- Почту за честь узнать, чем могу служить тебе, Честнодоблесть.
Он нетерпеливо оглянулся, словно ожидая, что в дверь войдет его лошадь, готовая к отъезду.
- Один знатный дворянин хотел бы услышать что-нибудь из твоих историй. Он хорошо заплатит тебе. - Он сложил руки на столе, как бы собираясь вставать.
Я отломил от краюхи кусок хлеба.
- Продолжай, - сказал я, запихивая его в рот.
Гость удивился, потом рассердился.
- Дом, где ты будешь выступать, находится в трех днях быстрой езды отсюда. Ты умеешь держаться в седле?
Я кивнул и продолжал жевать.
Он явно начинал закипать от ярости.
- Тогда за чем дело? Я же сказал, тебя хорошо вознаградят.
Я молча протянул руку ладонью вверх.
Свирепо вспыхнув, он полез под ирисы с фиалками и извлек оттуда кожаный кошелек. Осторожно оглянувшись, он высыпал в другую руку пригоршню золотых монет - так, чтобы я видел, - потом ссыпал их обратно и вернул кошелек за пазуху.
- Мой господин богат и щедр. - Он скрестил руки на груди, как бы предлагая мне попробовать отнять у него деньги силой.
Совершенно очевидно, это были все объяснения, которые он намеревался дать мне. Однако никто в Верлии не ждал меня, даже не подозревал о моем присутствии. Я не успел пробыть на берегу столько времени, чтобы слух обо мне прокатился на расстояние трех дней быстрой езды и заставил этого громилу скакать за мной. Когда боги имеют для меня какую-то работу, они обыкновенно посылают мне весть об этом во снах.
А я-то думал, я здесь в отпуске...
Я проглотил половину того, чем набил рот, и промямлил, жуя остальное:
- Скажи, кто меня приглашает?
Та часть лица Честнодоблести, которую можно было разглядеть над бородой, слегка покраснела.
- Я же сказал: знатный дворянин.
- А ему кто приказал?
Громила снова положил руки на стол и угрожающе наклонился вперед. Он явно считал себя оскорбленным уже тем, что его послали с таким поручением, а уж выслушивать возражения интересующего его господ объекта и вовсе представлялось ему невыносимым. Он обратился ко мне, как к слабоумному:
- Мой господин не принимает приказаний ни от кого, кроме самого царя. Тем более не отвечает он на вопросы таких, как ты.
- Он сам давал тебе поручение?
- Мне тоже не задают вопросов! Так ты отвергаешь мое предложение?
Меня так и подмывало сделать это - хотя бы ради того, чтобы посмотреть, что произойдет. Все же я решил, что это может плохо кончиться.
- Что означает; ты тоже не знаешь ответа, - безмятежно сказал я. - Ну что ж, зато я знаю. - Я встал и окликнул трактирщика сообщить ему, что я уезжаю. - Так чего мы ждем?
В вертикальном положении Честнодоблесть Галмышский был на голову выше меня. Кушак, которым был перехвачен его наряд, был сине-зеленого цвета с замысловатым узором из белых чаек и золотых дельфинов. Висевший на нем кинжал с украшенной каменьями рукояткой служил, возможно, знаком различия. Он смерил меня неодобрительным взглядом.
- А багаж?
- Ничего, ради чего стоило бы подниматься наверх, - ответил я. - Прошу, показывай дорогу, ваша честь.
Мне не терпелось увидеть его со спины.
Так началась отчаянная скачка через всю страну, по цветущим долинам, по зеленым пастбищам, по холмам. Под мудрым правлением царя Верлия процветала, но у меня не было времени толком это рассмотреть. Меня уносило все дальше, мимо виноградников, садов, оливковых рощ, залитых солнцем бело-красных деревушек, и лошади наши редко переходили с галопа на рысь.