Она вошла, опираясь на посох, ее облачение было все выцветшее и поношенное, и я даже не узнал, какого она ордена, ибо была она не из Бельхшлосса и не из Гильдербурга. Она была старая и немощная, и я даже предложил ей сесть, хоть и не собирался позволять ей долго рассиживаться.
Я продолжал подписывать бумаги.
- У меня мало времени нынче утром, сестра, - сказал я ей. - Так что вы уж, пожалуйста, побыстрее.
Она примостилась на самом краешке кресла и вроде как не знала, что ей делать со своим посохом. Она все дергалась и волновалась.
- Простите, что мне пришлось отвлекать такого занятого человека, как вы, бургомистр, - сказала она. - Я не беспокоила бы вас, когда бы дело не было таким важным. Через несколько недель ей давать обет.
Ясное дело, старая карга была здорово взволнована.
- Кому это "ей"? - спросил я.
- Послушнице Марле, ваша честь.
- А я здесь при чем?
- Вы ни при чем. То есть мне хотелось бы, чтобы вы были при чем... О Боже! Видите ли, мне кажется, это может быть очень важно.
Признаюсь, тогда я сильно сомневался во всем этом. Я решил, что дам этой жабе еще пять минут, а потом прикажу вышвырнуть вон. Но скоро ее рассказ меня заинтересовал. Я не какой-нибудь бродячий мастер молоть языком вроде Омара, так что даже не буду пытаться рассказать вам все, как она это рассказала. Я просто изложу вам голые факты.
Моя посетительница назвалась сестрой Заух из какой-то крошечной обители в Лютцфройле, о которой я слыхом не слыхал. В горах их полным-полно. В конце концов, дешевле сбагривать нежеланных дочерей в монастыри, чем копить им на приданое. Монахини довольствуются куда меньшим - уж я-то знаю!
Но эта история была совсем другого рода. Лет двадцать назад, холодной зимней ночью, в двери обители постучалась женщина. Она была больна точнее, умирала - и несла с собой маленькую девочку. Мать почти сразу и умерла. Девочку оставили в приюте. Ничего особенного. Лютцфройль расположен по ту сторону Гильдербурга, если ехать из Бельхшлосса - то есть по эту, если смотреть с нашего нынешнего места, - и если кто-то, перевалив через горы, свернет не в ту сторону... но это я забегаю вперед. Сначала-то я думал, что можно идти на юг, и увидеть, что перевалы непроходимы, и заблудиться по дороге обратно.
Сестра Заух давно уже выбилась из своих пяти минут, и я сказал ей, чтобы она переходила к делу. Она достала старое-старое письмо. Сестры, судя по всему, пытались узнать, кто такая эта умирающая женщина, но безуспешно. Настоятельница написала письмо маркграфу, но в силу каких-то причин его так и не отправили. Оно пролежало в бюро двадцать лет. Монахини ведь не особенно деловые дамы. Сама сестра Заух нашла это письмо несколько недель назад.
Так вот, девочка выросла и готовилась принести обеты. Ну и что, спросите вы? Но сестре Заух самой пришлось приехать в Бельхшлосс по какому-то там семейному делу, и она захватила девушку с собой. И раз уж она оказалась здесь, она решила посоветоваться с представителем власти. Не посоветую ли я, что стоило бы сделать? На всякий случай?
Я? С какой это стати должен я заботиться о потерянных аристократических ублюдках? Но, наверное, бургомистр представляется этим старухам-святошам кем-то вроде маркграфа.
Ну, письмо оказалось получше, чем бормотание этой древней старухи. Оно подтверждало рассказ про умирающую женщину, но в нем упоминались также некоторые слова, что повторяла она в бреду. Одним из них было "царевич", и это, разумеется, привлекло мое внимание. Бред - слабое свидетельство, но были и другие доказательства. Ребенок был завернут в одеяло из очень хорошей шерстяной ткани с вышитым в углу вензелем из сплетенных рук. В письме имелась зарисовка этого вензеля, и она походила на подлинную, хотя обычно я не трачу времени на всякую там геральдическую чушь.
Я принялся допрашивать эту старую сестру Заух. Ей нечего было добавить. Одеяло давным-давно потерялось, письмо так и не отослали. Она не хотела, чтобы послушница Марла знала что-нибудь о нашем разговоре, если только не подтвердится, что она действительно благородной крови, - чтобы не расстраивать ее. Это казалось вполне разумным.
Разумеется, я отнесся к этому скептически. Я пообещал старой курице, что наведу справки об этом вензеле и дам ей знать тотчас, как узнаю что-нибудь. Она сказала, что переезжает, так что не может оставить свой адрес. Мы договорились, что она заглянет ко мне через несколько дней, и на этом наш разговор закончился.
Я проследил, чтобы ее проводили, и переключил внимание на другого посетителя, и скоро почти забыл об этом деле. Но на следующий день ко мне зашел по делу майстер Тиккенпфайффер. Я увидел письмо - оно все еще лежало у меня на столе - и показал ему. Он согласился, что письмо кажется подлинным. Я попросил его навести справки, не особенно надеясь на какой-нибудь интересный результат.
Ну, как вы, наверное, уже все поняли, сплетенные руки оказались гербом царского дома Верлии! Это было изрядным сюрпризом, ибо Верлия, как вы сами понимаете, страна неблизкая. Я и представить себе не мог, каким образом это одеяло оказалось так далеко. Я решил, что оно вовсе не оттуда. Женщина сама могла вышить этот вензель, чтобы помочь своей дочери.
К тому времени я, конечно, слышал о Верлии, но немного, хоть и путешествовал изрядно. Мало кто из жителей Бельхшлосса вообще знал, что где-то есть такая страна, ибо большинство-то и в Гильдербург за всю свою жизнь не выбирается. Однако через несколько дней по городу поползли кое-какие занятные слухи. Как бургомистр я узнаю новости не позже остальных - это, в конце концов, мой долг! Прошу обратить на это внимание, ибо это важно. Сестра Заух говорила со мной прежде, чем кто-нибудь в городе узнал об исчезнувшем наследнике!
Я поручил майстеру Тиккенпфайфферу докопаться до сути произошедшего.
Когда старуха снова пришла ко мне, я сказал ей, что девушка и впрямь может оказаться важной. Я попросил возможности встретиться с ней.