Дядя Коля захохотал, хватаясь за живот.
— Сына, ты меня без ножа режешь, уморить решил отца раньше времени. А чтобы трусы не воняли, их менять каждый день надо и мыться при этом не забывать.
— Так я и так почти каждый день моюсь, а мама говорит, что от меня всё равно воняет!
— Заходите уже, мама ему говорит, самому догадаться сложно, сейчас я вам устрою соображения.
Мы зашли в раскалённую духовку.
— Падайте на полок. — Мы легли на живот. — Плотнее-плотнее друг к дружке, можете даже за ручки взяться, не стесняйтесь, сейчас я из вас дурь-то повыбью.
Он достал из тазика замоченный берёзовый веник.
— Ты, Васька, как часто моешься?
— Как из школы прихожу, так и моюсь.
— И носки, наверное, сразу сам стираешь?
— Ну да, и трусы, а что?
— Говорил я Насте, хватит дома сидеть, иди работай. Нет, как же, а за ребёночком кто присмотрит? Вот и результат.
— А чего я? АААА! — спросил Игорь, а заорали мы оба, когда веник опустился на наши задницы, и продолжали орать ещё очень, очень долго. Скользкий от пота, с бегущими из глаз слезами и соплями из носа, Игорь несколько раз порывался сползти вниз, но его тут же ловили и водружали обратно. Я же принимал удары с каким-то мазохистским удовольствием и удовлетворением, так как знал, что заслуживаю и не такого.
— На спину! — скомандовал безжалостный палач. Мы, шипя от боли, перевернулись. — Причиндалы прикройте. — Мы прикрыли.
По нам прошлись, но уже терпимо. Я даже отметил, что Игорь вновь косится на меня — ожил, паршивец.
— Так, теперь вы.
Дядя Коля плеснул на полок ведро воды, смывая наши пот и слёзы, а по ощущениям — кровь и ошмётки спущенной шкуры, и лёг, почти упёршись в стенки бани. Росту в нём было два метра и три сантиметра, я сам у него в детстве спрашивал.
— Понеслась!
Мы принялись его хлестать, особенно сильно усердствовал Игорь, спина и задница у которого были цвета спелой малины.
— Ну, вы там начали или как? — вопрошал дядя Коля. — Мало вас Настя кашей кормила? Поддайте жару, а то я тут с вами вусмерть замёрзну. Ну, ребятки, дружненько, не жалейте отца родного.
Мы били изо всех сил, Игорь даже подпрыгивал для замаха.
— Всё, свободны, комары.
Он сел, забирая у нас почти голые веники. Поглядел на них и достал из тазика новые. Мы с выпрыгивающими сердцами, тяжело дыша, опустились на нижнюю ступеньку, а он, плеснув на камни воды, превратился в бушующий ураган, что нещадно хлестал себя и крякал от удовольствия. Листья и брызги так и летели.
— Вот, другое дело, другое ж дело!
Игорь без сил привалился ко мне, но продолжал коситься. Я показал ему кулак — он даже бровью не повёл. А провёл по моему бедру пальцем, отчего вниз покатились капли пота, а кровь прилила к иному месту, что сильно меня обеспокоило, но, к счастью, дядя Коля спросил: «Готовы в речку нырять?» Я выскочил из парилки и поспешил к реке, спустился по лесенке на мостик. Игорь с дядей Колей от меня не отставали.
— Хотите полетать?
— Да! Я хочу! — обрадовался Игорь и запрыгал вокруг отца, как щеночек.
Они стали на край мостика. Дядя Коля подставил ладони, Игорь встал на них пятками.
— Раз, два, три!
Игорь взлетел на пару метров, а улетел на все пять, сложившись в конце бомбочкой. Ушёл под воду, подняв тучу брызг, вынырнул.
— Ещё! Ещё! Можно ещё?!
— Вася?
Он так смотрел, что отказаться мне было страшнее, чем лететь.
— Раз, два, три, Васька, лети!
И я полетел, так меня ещё никогда не кидали. Это был восторг!
— Папа, теперь меня, ещё разочек, пожалуйста!
— Давай.
— Ура!
— Раз, два, три!
Я смотрел на пролетающего надо мной и сияющего от счастья Игоря. Он плюхнулся в воду, а дядя Коля нырнул с мостика. Вынырнул, отфыркиваясь, как морж.
— Ох, хорошо, вот это водичка! Красота!
Только тут я заметил, что вода ледяная, а у меня начинают стучать зубы и сводит от холода ноги. Я поспешил к берегу, выбрался на мостик и затрясся. Вслед за мной вылез Игорь.
— Пап, кинь меня ещё раз!
— Вась, беги в баню греться, а я Игоря зашвырну и приду.
Тот заплясал от радости, а я побежал в баню. Лёг на живот, так как спина и зад ещё побаливали, и затаил дыхание, согреваясь. Я уже успел расслабиться, блаженно растекаясь по доскам, когда примчался Игорь и ледяной плюхнулся рядом.
— Дай я об тебя погреюсь, — сказал он и полез обниматься.
— Блин, сейчас отец увидит!
— Он в дом стелиться пошёл.
Я лежал, а Игорь жался ко мне, и мне было приятно. Потом он перебрался через меня и лёг лицом к стенке.
— Согрей меня, — попросил он.
Я придвинулся и обнял его. Он прижался задом к моему животу, а спиной к груди, погладил меня по руке, а затем зажал её в ладонях и затих.
Я дёрнулся от того, что стал соскальзывать в сон. Игорь уже не сжимал мою ладонь — он спал. Высвободив руку, я провёл пальцами по его рёбрышкам — наблюдая, как катятся капельки пота, — по косточке таза, округлости ягодицы и услышал, как, скрипнув, открылась за спиной дверь. Я испуганно отдёрнул руку и развернулся на спину, попутно заметив, что член у меня вновь налился кровью, но, к счастью, пока ещё не торчит, как пугало на огороде. Я не знал, что успел заметить дядя Коля, поэтому сказал:
— Он, кажется, задрых, будил — не просыпается.
— Ладно, пусть спит, я вам наверху лежбище устроил. Можешь идти, устраиваться, а нашу спящую красавицу я сейчас отнесу, дверь только придержи.
Он поднял Игоря на руки и вышел в предбанник, потом на улицу. Я шёл следом и слышал, как он посмеивался в бороду, а потом сказал:
— Картина маслом, что люди подумают?
И опять засмеялся. Я посмотрел по сторонам — никого из соседей видно не было.
Мы поднялись в мансарду. Там были расстелены походные коврики, на них одеяло, а сверху спальник. Рядом лежал ещё один, чтобы укрываться. Он опустил Игоря на ложе и сделал шаг назад, любуясь. Я сел рядом.
— Навевает воспоминания, однако. Мы ж его тут с Настькой и зачали. И лет ей столько же было, она ж его в семнадцать родила. Кто ж знал, что у нас так с первого раза-то получится — прямо в цель.
Я слушал, открыв рот. Будто опомнившись, он кашлянул в кулак и сказал:
— Ладно, укладывайтесь. — Сдерживая улыбку, погрозил мне пальцем. — И не шалить мне тут. — А потом добавил: — Хотя вам-то чего бояться.
— Дядь Коль, ну чего вы прикалываетесь?! — не выдержал я.
— А чего ты такой смурной всё время, с мамой что-то?
— Нет, — ответил я.
— А чего тогда?
— Не высыпаюсь, сны плохие снятся.
— Сны — это не беда, сны пройдут и забудутся.
Он отечески опустил мне на макушку ладонь и ласково взъерошил волосы. Сколько раз я завидовал Игорю, когда он то же самое делал ему, сколько раз хотел оказаться на его месте. К глазам внезапно подступили слёзы, а к горлу — комок. Я стиснул зубы, чтобы не заплакать, и опустил голову.
— Спокойной ночи, Вась.
Я молча кивнул. Он убрал ладонь, развернулся к двери. Меня так же внезапно отпустило, и я спросил:
— А вам сколько лет тогда было?
Он понял, о чём я.
— Двадцать четыре, только что из армии вернулся, после института. И тут она… А ведь я её совсем девчонкой помнил. Но даже в детстве характер у неё был — огонь, иначе бы не запомнилась. Сразила меня, дылду, наповал.
Он улыбнулся, кивнул и закрыл дверь.
Повернувшись к Игорю, я смотрел на его обнажённое, свернувшееся клубочком тело, такое трогательно-беззащитное, что от этого мутилось сознание. Он уже остыл после бани, и кожа покрылась мурашками, отчего он сжался на спальнике ещё сильнее, сунув руки между коленей. Я взял второй спальник и укрыл его, а сам сел рядом, обхватив голову руками и наблюдая, как волны желания захлёстывают тело, поднимая на поверхность и оживляя сны, что я так ненавидел и жаждал. Я сидел со вздыбленным членом и понимал, что не смогу остановиться и не хочу, что буду потом всю жизнь винить себя и проклинать эту слабость, но воплощу желание, мучающее меня уже два года, два бесконечных года рядом с ним. В ушах шумело всё сильнее, от бушующих гормонов мне стало даже немного дурно, и я решил лечь, лечь рядом с ним, потому что мне всё равно не убежать, не скрыться и не изменить себя. Можно только отпустить это безумие, потерять себя, растворившись в нём, и не мучиться угрызениями совести хотя бы в эти считанные минуты.