Джек, Макс и я повернулись к ней.
– Я целыми днями слышу, как он колотит молотком, – пояснила Стелла, пытаясь отклонить от себя наши, как она выразилась впоследствии, жуткие психиатрические взгляды. – Этот человек работает как черт.
– Вот уж поистине черт.
– Как вы собираетесь поступить с ним? – С этим вопросом Макс обратился к Джеку.
Стелла призналась мне, что тут у нее мелькнула мысль о каком-то недоступном другим профессиональном знании, в данном случае имеющем отношение к Эдгару.
– Ответь же, – потребовала Бренда. – Мне любопытно.
– Это скучная история, – начал Джек тем слегка недовольным тоном, который появлялся у него, когда в больнице случалось что-то скорее досадное, чем тревожное, одна из тех пустяковых проблем, с которыми сталкиваются в своей работе судебные психиатры; но тут можно возразить, что эти проблемы и являются содержанием работы судебной психиатрии, то есть судебной психиатрии в лечебных учреждениях. – Кто-то приносил в отделение спиртное. Мы полагаем, что, возможно, это был Эдгар Старк.
– Насколько я понимаю, дело довольно серьезное. Почему вы думаете, что это он?
Ничего определенного Джек не мог сказать. Стелла со злостью подумала, что все они не говорят ничего определенного, когда речь заходит о подозрениях. Власть их абсолютна, и одного лишь подозрения достаточно, чтобы решить судьбу человека; на основании подозрения они могут бесконечно держать его в изоляции. Вот и в словах Джека не содержалось ничего определенного. Улик у него не было, но спиртное приносил в отделение наверняка пациент («А почему не какой-то продажный санитар?» – подумала Стелла), следовательно, кто-то из выходящих на работы, кто-то из трех-четырех человек, включая Эдгара. Стало быть, Эдгар находился в очень скверном положении. Возможно, являлся единственным подозреваемым. Этого было вполне достаточно, чтобы не выпускать его на работу, задержать выписку на несколько месяцев или даже лет. В тот вечер на заднем газоне Стелла видела обнаженное жесткое лицо власти психиатров, слышала голос главного из них, причинявший ей мучительные страдания, словно у нее отнимали ребенка, притом возражать этому голосу было невозможно, поскольку Эдгар был лишен голоса, был безмолвен и она теперь ради него была безмолвной, не способна заступиться за него, хотя присутствовала на этом внутреннем совете больничных властей, потому что ее слова не помогли бы Эдгару. И в своем безмолвии она жалела о своей и его вынужденной немоте.
– Что вы собираетесь делать с ним? Не выпускать на работу, держать под замком? – Джек ясно дал понять, что не хочет говорить об этом при женщинах.
Вечеринка окончилась, пора было расходиться. На какое-то время больничная действительность вторглась в чисто дружескую компанию. Избежать этого невозможно; в конце концов, жены глубоко вовлечены в дела мужей, работающих в заведениях строгой изоляции. Однако, думала Стелла, существуют более глубокие секреты, пласты знаний, к которым женщинам нет доступа. Судьба ее любовника будет решаться не любезным, благодушным от выпитого вина главным врачом в лунном свете теплого летнего вечера. Нет, это произойдет при холодном, ясном свете дня, за столом в кабинете, в центре комплекса больших старых зданий с решетками на каждом окне.
Макс и Стелла лежали без сна бок о бок в темной спальне. Стелла с беспокойством думала о том, в какое неприятное положение попал ее любовник, а Макс – о ее словах, вызвавших ту ужасную тишину за обедом.
– Все поняли, что ты осуждаешь меня, – сказал он.
– Не будь параноиком.
– Оставь психиатрический жаргон, когда говоришь со мной.
– Замолчи! Замолчи сейчас же!
Оба умолкли. Когда в доме находилась Бренда, они, несмотря на толщину стен, говорили о личных делах шепотом.
– Почему ты хотела унизить меня?
– Это нелепое преувеличение. То был пустой разговор, всерьез его никто не воспринял.
– Ты была пьяна. Почему ты пила намного больше остальных?
Воцарилось молчание, тяжелое, гневное, насыщенное злобой. Молчание Макса. Она сказала что-то лишнее, а он в наказание ей создает это чудовищное молчание, заполняющее комнату обидой и гневом. Стелла отвернулась от мужа и попыталась представить Эдгара. Однако не могла подавить ужас при мысли, что Джек Стреффен не станет выпускать его на работу, и тихо заплакала в темноте. Макс не сделал попытки ее утешить, да Стелла и не позволила бы ему, если бы он попытался.
Ее мучило предчувствие, что вот-вот все разобьется вдребезги.
День был жарким, безоблачным, насекомые жужжали возле старых роз. Стелла шла к любовнику, силуэт которого нечетко виднелся возле верстака у оранжереи. С ним был Чарли. Завидя ее, Эдгар отложил инструмент и вытер ладони о брюки. У Стеллы была корзинка, в ней лежали садовые перчатки и секатор. Эдгар нарвал ей фасоли и листовой свеклы, надергал моркови. Она села на скамью, и он наполнил корзину.