В последующие дни Стелла стала заметно оживленнее. Мэри Мюир, встретившая ее при поступлении в больницу, сказала, что рада видеть, как улучшается ее состояние. Стелла стала более разговорчивой, начала интересоваться больничными сплетнями, хотела побольше узнать о сообществе, членом которого стала. Она старалась проводить как можно больше времени в дневной палате, что мы расценили как хороший знак. Ее краткое отождествление себя с другими женщинами, особенно с Сарой Бентли, постепенно сошло на нет. Сара была подрывным элементом, любила насмешничать над санитарками и нарушать заведенные порядки, не пыталась скрывать презрения к своему положению и убежденности, что не должна находиться здесь. «Я убила этого мерзавца потому, что ненавидела его, – говорила она Стелле. – Он меня бил. Это не значит, что я сумасшедшая. Я должна сидеть в тюрьме. Там по крайней мере я знала бы, когда выйду».
Сара могла вести подобные разговоры целое утро, и Стелла вскоре поняла, что дружба с ней тягостна. Она пыталась объяснить Саре, что здесь нужно быть дипломатичной, понимать, чего от тебя ожидают. Сара отказывалась слушать. По ее мнению, все служащие были тупицами, и молчать об этом она не собиралась. Стелла считала это ошибкой. «Бывают времена, – говорила она Саре, – когда нужно помалкивать». И с сожалением поняла, что они с Сарой не могут быть подругами.
Стелла попросилась работать в прачечную.
– Ты? – насмешливо спросил я, скрывая возникшие подозрения. – С чего это вдруг ты захотела работать в прачечной?
– Питер, – ответила она, – разумеется, я не испытываю желания работать там, но здесь мне до смерти скучно. Ты не можешь найти для меня какое-нибудь занятие?
– Ты хорошо ведешь себя, – ответил я сухо. – Пожалуй, хочешь, чтобы тебя перевели на первый этаж.
Стелла обезоруживающе улыбнулась.
– Я не считаю, что мое место наверху, – сказала она. – А ты?
Я промолчал. Стелла знала, что я не очень доверяю тем признакам улучшения, которые она как будто выказывает, видела, что скрываю за своим, по ее выражению, вкрадчивым расследованием опасение, что улучшение у нее притворное, предвещающее более глубокую депрессию, чем первая.
– Думаешь о Чарли? – спросил я.
– Да.
– И что же?
– Примиряюсь со случившимся, – спокойно ответила она.
Теперь я смотрел на нее, хмурясь и приложив пальцы к верхней губе. Молчание. Мы сидели в комнате для собеседований. Шел апрель, и ветви каштана за решеткой были покрыты светло-зелеными почками. День выдался теплым, из коридора доносились обычные звуки: лязг ключей в замках, разговоры вполголоса, негромкие выкрики: «Дорогу, дамы!», позвякивание швабры о ведро. Чувствовался запах хлорки. В тихой комнате я думал о бледной женщине, сидящей напротив. Потом резко поднялся.
– Еще рано, Стелла. Кажется, ты пока не готова.
– Почему?
Она устремила на меня разочарованный, обеспокоенный взгляд.
– Не знаю. Пока что не уверен в тебе.
– Спорить не стану, – спокойно произнесла она.
Я кивнул. Несмотря на то – или потому? – что я был для Стеллы отнюдь не нейтральной фигурой, считающейся подходящей для проведения подобного рода динамичной психотерапии, с каждым разом я все больше убеждался, что перенос чувств идет именно так, как мне хотелось, что она начинает полагаться на меня. Эта мысль приносила мне своеобразное, довольно смутное удовлетворение, которое, к моему глубокому сожалению, я не смог тогда как следует проанализировать.
Теперь поведение Стеллы шло предсказуемым курсом. Она стала по-другому относиться к времени. Ей приходилось мыслить категориями месяцев, если не лет, и надо было искать способ сдерживать нетерпение. Когда количество лекарств уменьшилось, стало проблемой выносить скуку, а она прекрасно знала, что единственное проявление разочарования может свести на нет недели мучительного самоконтроля. И санитарки не должны были видеть этих усилий. Спокойное, смирное поведение, дружелюбное, а не истеричное, сдержанное, а не унылое, – вот чего нам хотелось, и она это знала. Однако затрудняли этот маскарад незнание, до каких пор его продолжать, неуверенность, что мы замечаем, как хорошо она себя ведет, старается примириться с мыслью, что состарится и умрет в этой палате. Но долго ей ждать не пришлось. Через несколько дней Мэри Мюир объявила Стелле, что я перевожу ее в нижнюю палату.