– Допустим, – так же холодно продолжала Агафья, – почему сразу после этого ты не обратилась в медпункт?
– Я опаздывала на урок, – пробормотала я, уронив голову на грудь.
– Такое рвение похвально. Тогда почему ты не сделала этого после уроков?
С перепугу на меня снизошло вдохновение и я, вполне натурально всхлипнув, выдавила:
– А… а потому что сестра Марья стала бы меня мазать йодом. А я боюсь… от него еще больнее.
Голос Агафьи слегка смягчился.
– Глупая. Сестра Марья обрабатывает ссадины не йодом, а перекисью водорода. Сейчас же ступай к ней. И… Дарья, посмотри на меня.
Я подняла глаза. Агафья выставила перед собой указательный палец, как делала всегда, собираясь сообщить что-то по ее мнению очень важное.
– Запомни накрепко – ты будущая женщина, а значит будущая мать. И твое тело не принадлежит тебе одной. Та, которая не заботится о своем здоровье, не заботится и о здоровье будущих детей. Есть ли для женщины более тяжкий грех?
Она приподняла брови, давая мне понять, что ждет ответа.
– Нет, Агафья Викторовна… то есть да… то есть, нет, не существует грех…
– Иди уже, – махнула рукой воспитательница, – Я возьму в столовой порцию на тебя.
– Спасибо, Агафья Викторовна, – я снова склонила голову, и заторопилась к больнице, не веря в то, что так легко отделалась. Упала на дорожке, ха! Только такая зануда, как Агафья, всю жизнь прожившая в четырёх стенах, может поверить будто девочка, выросшая в тайге, способна упасть на ровном месте.
Но как оказалось, не только она. Сестра Марья поверила тоже. Она жалостливо охала, пока обрабатывала мне коленки, и костерила всех, кто по ее мнению был виновен в случившемся. От архитекторов приюта, задумавших такое покрытие для дорожек, до министерства образования, установившего настолько короткие перемены между уроками, что дети должны «сломить голову». В итоге мне даже стало стыдно перед доверчивой и доброй Марьей за свою ложь.
Из медпункта я вышла с настолько туго перетянутыми бинтом коленками, что ковыляла вразвалочку, не в состоянии согнуть ноги. Столовая уже наполовину опустела, но Яринка сидела на своем обычном месте, её рыжую голову было видно издалека. Рядом с ней на подносе стоял мой остывающий обед.
– Спасибо, что подождала, – я неуклюже, боком, плюхнулась на стул, вытянув негнущиеся ноги перед собой.
– Фигня, – отмахнулась подруга, – Ну что? Чего Агафья от тебя хотела?
Я коротко поведала события последнего получаса, и Яринка заметно расслабилась.
– Молодца, отмазалась. А то за лазанье по деревьям Агафья бы тебе всыпала.
Я кивнула и принялась за еду, но видела краем глаза, что Яринка не ест, а продолжает внимательно смотреть на меня. Какое-то время я упрямо пыталась этого не замечать, но потом со стуком положила ложку, и повернулась к ней.
– Что?
– Может, всё-таки расскажешь, что ты на самом деле забыла на дереве? – Яринка хитро прищурилась.
Вот-вот, мою подружку так просто не обманешь, слишком хорошо она меня знает. Да и не собиралась я обманывать, просто выжидала подходящий момент для разговора.
– Расскажу, – сдалась я, – только после обеда и не здесь.
– Когда? – Яринка возмущенно всплеснула руками, – Мы едем в музей анимации после обеда, забыла? А это через двадцать минут!
Я застыла с куском хлеба во рту. Забыла.
В свободные от учебы дни, а это суббота и воскресенье, администрация приюта частенько устраивала детям выезды в город на всякие культурные программы. Но наша группа вчера уже ездила в Новодевичий монастырь, а две поездки за одни выходные – такого еще не было.
– Ну, Ярин… ну, значит, вечером расскажу. Так ещё лучше будет.
Яринка вроде как надулась, но я знала, что это не всерьёз, поэтому спокойно продолжила обед. А к тому времени как закончила, у меня созрел великолепный план.
Сейчас подойду к Агафье, продемонстрирую перебинтованные коленки и пожалуюсь на боль. Она, разумеется, оставит меня в приюте, по её мнению это будет еще и наказание – отлучить воспитанницу от поездки в город. За что наказание? Хотя бы за то, что забыла на урок тетрадь, из-за чего опаздывала, торопилась, и упала. Мораль – девочки, собирайтесь перед занятиями внимательнее, не то, как Дарья, в выходные будете сидеть в приюте.
А мне сегодня того и надо. Когда наша группа уедет (и Агафья в том числе) никто мне не помешает уйти в дальний конец приюта, за прудик, туда, где деревья растут гуще всего. И осуществить задуманное. То, ради чего я вчера лазила на дерево.
Настроение моментально взлетело до высшей отметки, и это не укрылось от Яринки.
– Да, – радостно подтвердила она, – Две экскурсии подряд. Овечек стали чаще выводить пастись.
– Тише ты, – привычно шикнула я, зыркая глазами по сторонам, но взрослых поблизости не обнаружилось, только на кухне гремела тарелками посудомойщица. Была у Яринки очень вредная в нашем положении привычка – вслух говорить всё, что она думала. Поэтому пока подруга не решила углубиться в тему выпаса овечек, я поспешила поставить опустевшую посуду на поднос и покинуть столовую.
Наша группа уже собиралась у крыльца, Агафья строила девочек по парам. Я решительно вдохнула и, направилась к ней, демонстративно прихрамывая.
А дальше всё было так, как я задумала. Воспитательница строго воззрилась на мои перебинтованные коленки, потом на искаженное «страданием» лицо, и громко изрекла:
– Дарья, ступай в дортуар. Ты сегодня никуда не едешь. А вечером еще раз покажешься сестре Марье, – она оглядела притихших девочек, – Вот к чему приводит пренебрежение здоровьем. Уверена, если бы Даша сразу обратилась в медпункт, то сегодня чувствовала себя лучше, и поехала на экскурсию вместе со всеми.
Я уронила голову, изображая сожаление и раскаяние. Подъехал автобус. Многие девочки, перед тем как сесть в него, махали мне рукой и сочувственно улыбались, а Яринка шепнула:
– Я тебе всё расскажу. Всё-всё-всё. Так что тебе покажется, что ты сама там была.
Автобус покатил прочь, а я всё так же прихрамывая, на случай если Агафья смотрит в окно, медленно побрела к нашему корпусу.
Торопиться не следовало. Для начала я поднялась в дортуар, где с огромным облегчением сняла дурацкий сарафан и надела повседневное платьице длиной чуть ниже колен. Выше не разрешалось. Девочки, а тем более девушки не должны показывать голые ноги. И не должны носить брюки, как мужчины. К последнему мне было особенно трудно привыкнуть. В Маслятах я всегда ходила или в джинсах, которые вместе с другой одеждой, взрослые доставали через своих людей в ближайших населенных пунктах, или в сшитых вручную штанах. Тепло, удобно, практично, защищает ноги от крапивы и укусов насекомых. Можно бегать, играть, работать в огороде, ездить верхом, и не беспокоится за подол, который постоянно норовит или задраться, или зацепиться за что-нибудь. Но в приюте мне рассказали какую-то невероятную дичь о том, что брюки мешают черпать из земли женскую энергию. Я тогда еще не понимала, что выслушивать подобное лучше молча, и наивно спросила у Агафьи, нужно ли тогда ходить и без трусов, ведь они наверняка тоже мешают черпать? Агафья покрылась красными пятнами и велела мне два часа стоять в коридоре носом в угол.
Теперь наступила очередь бинтов. Я аккуратно размотала их, только затем чтобы намотать снова, но уже гораздо слабее, чтобы колени свободно сгибались. Получилось далеко не так аккуратно, как у сестры Марьи, но под подолом всё равно ничего не было видно, так что это меня не беспокоило.
Переодевшись и перебинтовавшись, я влезла на подоконник для изучения обстановки во дворе. По счастью дортуар, в которую меня определили, находился на последнем, четвертом этаже, и отсюда открывался вид почти на всю территорию приюта. Сейчас там было пустовато, многие группы, как и наша, разъехались на воскресные экскурсии и прогулки. Только на стадионе играли в футбол старшегруппники, да у столовой чесали языками поварихи.
Из корпуса я вышла неторопливым прогулочным шагом. Прошлась по дорожкам, поиграла со струями фонтанчика перед школой, и, обогнув стадион, как бы невзначай направилась к прудику.