Но к той двери Милов пробирался вовсе не за тем, чтобы прокрасться или ворваться туда. Расчет его был иным: сторож у выхода наверняка заметит любого приближающегося, но опознает далеко не сразу, поскольку фигура его какое-то время будет находиться в полумраке. Однако если человек этот будет двигаться со стороны Приюта, где никого постороннего не могло быть по определению, да еще пойдет он этаким безмятежным шагом, то не удостоится такого пристального внимания, какому подвергся бы выходящий из первого корпуса: оттуда жди начальства или кого из постояльцев — и те, и другие требовали повышенной настороженности.
Поэтому Милов рассчитывал возникнуть во весь рост около той двери, когда сторож будет смотреть в другую сторону и не сразу сообразит в чем дело. Однако для выполнения такого маневра следовало достичь крыльца и, собравшись в комок, терпеливо выжидать. Терпение сейчас становилось самым сильным его оружием.
Он был уже шагах в десяти от крыльца, когда до него донеслись приглушенные голоса из-за той самой двери, к которой он приближался. Милов мгновенно растянулся на земле. Дверь распахнулась, на крыльцо вышел человек, спустился по ступенькам и решительно зашагал к выходу. В руке у него была сумка, похоже, не очень тяжелая, нес он ее весьма осторожно, держа чуть перед собой: очевидно, сумка эта содержала что-то хрупкое. Еще когда человек спускался по четырем ступеням, Милов предположил, что это скорее всего Вернер, направлявшийся к машинам Евы и Милова, оставшимся на ночь на внешнем дворе. Это следовало из подслушанного им разговора и подтверждалось полученной неизвестно от кого запиской — писал ее явно профессионал. Если так, то легко было понять, что этот самый тип нес с такой бережностью. Через минуту предположение перешло в уверенность: сторож окликнул приближавшегося, тот ответил что-то, Милову почудились слова «приказ шефа», но сейчас важнее было опознать голос: то был действительно Вернер. Ему предстояло заложить в машины взрывчатку — этак по килограмму в каждую — и установить таймеры, те самые часы с «кукушкой», которые сработают через два часа езды. Машины и их седоки будут, по предположению здешних хозяев, находиться уже достаточно далеко, чтобы катастрофу кому-нибудь пришло в голову связать с Приютом Ветеранов. Разумеется, в доме к тому времени не останется никаких следов пребывания постояльцев, и даже следы шин будут тщательно заметены.
Задача Вернера казалась простой, однако Милов знал, что справиться с ней тому будет нелегко, ибо если машина, одолженная Евой, представляла собой обычный «ровер», то джип Милова был устройством совсем иного рода. Он вовсе не был взят на прокатной станции в Порт-Саиде, как значилось в документах. На самом деле то была одна из немногих специально оборудованных полицейских машин, которую одолжили ему старые дружки в Хайфе не только чтобы облегчить его путешествие, но и в расчете на то, что такой старый волк, как Милов, устроит тележке серьезный экзамен в новых условиях. Что же касается Порт-Саида, то там были только — опять-таки через людей МОССАДа — оформлены бумаги и номерные знаки. Вернер, безусловно, будет сейчас несколько озадачен: во-первых, столкнувшись с полной невозможностью вскрыть капот и проникнуть в моторный отсек; во-вторых, убедившись, что точно так же нельзя без лома или дрели попасть и в багажный отсек, потому что он просто не найдет скважины для ключа; в-третьих, исчерпав все приемы электронного открывания замков; и в-четвертых, вызвав такую оглушительную какофонию охранного устройства, что заставит повскакать на ноги все живое вокруг.
Невскрываемый джип с броневыми стеклами угнать было бы и вовсе невозможно, потому что машина настроена на одного водителя — именно на Милова, и перенастроить анализатор мог только он. Конечно, и эту машину можно было взорвать или, скажем, расстрелять в упор хотя бы противотанковой гранатой.
Внешние поверхности автомобиля были обработаны такой физикой и химией, что самая хваткая взрывчатка отвалилась бы после первого же деликатного толчка, а на наличие радиозапала джип отреагировал бы мгновенно, как и на любое другое электронное устройство, оказавшееся ближе пятидесяти сантиметров к кузову. Такие машины были сконструированы для борьбы не с контрабандой, а с террористами, однако сейчас эти направления преступной деятельности все больше срастались.
Так что за машину Милов мог вроде бы и не бояться, и в то же время именно она внушала ему наибольшие опасения. И не потому даже, что, столкнувшись с неожиданным техническим уровнем заурядного автомобиля, обитатели Приюта заподозрят Милова. Это они и так сделали, хотя опознал его человек, чьи пути некогда пересекались с его орбитой, по чистой случайности. Худо было другое: машина на самом деле взвоет, начнется суета, хватятся его и Евы — и найдут, конечно, потому что этот аврал помешает им ускользнуть незамеченными. Потом такой возможности скорее всего не представится: разом, как всегда в экваториальных областях взлетит солнце — и пиши пропало.