Она лежала там, неподвижная и бледная.
Гидеон был на грани помешательства.
Возможно, он все делал неправильно. Он даже не помнил, что произошло потом, как он схватил ребенка и, выкрикивая на ходу имя Кэролайн, устремился вниз в холл.
Каким-то образом она уже оказалась там, и он сумел объяснить, как произошло несчастье. Затем прибыла «скорая помощь». Либби, молчавшую, такую маленькую и беспомощную, вместе с Кэролайн поместили в огромное глубокое пространство медицинской машины.
Гидеон не помнил, как добрался до больницы. Он ничего не замечал вокруг себя, пока не очутился в приемном покое рядом с Кэролайн. Скрестив руки на груди, она расхаживала назад и вперед. Звук шагов, бесконечное движение.
— Вы уже видели доктора? — с трудом разлепляя губы, спросил Гидеон. Их глаза встретились. Она бросилась к нему и спрятала лицо у него на груди. Он чувствовал, как дрожит ее тело, мягкие пышные волосы зацепились за его рубашку.
Он причинил зло. Ей. Ребенку. Как он допустил такое? Что он может сделать теперь, чтобы облегчить ее страдания?
Гидеон Тремейн ощущал пустоту, беспомощность, никчемность. Все, что он может сделать сейчас, — это поддерживать Кэролайн. Но разве этого достаточно?
Кэролайн пристально вглядывалась в его тревожные глаза и видела в них всю глубину отчаяния. Чувство вины окутало его словно саваном.
— С Либби все в порядке, — робко шептала она. — Поскольку она такая маленькая и удар пришелся на голову, они хотят оставить ее в больнице на ночь, для обследования. Им нужно выяснить, нет ли серьезной травмы. Я уверена, утром она будет дома. Либби выносливая малышка.
— Я должен был следить за ней более внимательно.
— Гидеон, — прошептала Кэролайн. — Невозможно предвидеть каждый несчастный случай, каждую угрозу, особенно с детьми. Мы стараемся, делаем все возможное, чтобы обезопасить их, но иногда случаются вещи, которые никто не в силах предотвратить.
— Если бы я хорошо присматривал за ней, ничего бы не произошло.
— Когда она хочет, то может двигаться стремительно, словно маленький гонщик.
— И книги! Я не должен был хранить такие тяжелые книги на верхней полке.
Молодая женщина глубоко вздохнула, ее брови сошлись у переносицы.
— Я знаю, о какой полке вы говорите. Тяжелых книг там не было. Она просто испугалась. Виновата не книга, а падение. Гидеон, дети всегда падают. Вы не можете оградить их от этого. Даже если вы бы очень захотели, то вряд ли смогли бы. Они учатся балансировать, учатся падать, подниматься, ходить.
Он убрал свои руки от ее ладоней.
— Конечно, вы правы, — тихо сказал он и провел пальцами по щеке Кэролайн. Он не произнес больше ни слова, но его фигура, скорбная и суровая, сама говорила за него. Она могла приводить различные доводы, успокаивать — никакого значения это бы не имело, Гидеон был безутешен.
— Теперь вы собираетесь казнить себя? — спросила она. — Пройдет немного времени, Либби снова будет танцевать и петь, а вы будете продолжать терзаться.
Он насупился.
— У меня нет таких намерений, нет.
— Лжете. Ответственность у вас в крови, вы не сможете жить дальше с легким сердцем.
Он приподнял одну бровь в той своей властной, скучающей манере, которая магически действовала на людей, но Кэролайн знала, что это была маска, своеобразный щит.
— Раны Либби заживут, Гидеон. Дети способны быстро восстанавливать душевные и физические силы.
— Они такие маленькие, хрупкие.
— Да, но очень выносливые. Мы защищаем их, как можем и умеем, но несчастные случаи все равно происходят. Их психика и физиология эластичны, так они учатся, растут, получают опыт и жизненные навыки.
Кэролайн хотела убедить его, что пройдет неделя, другая, и Либби, возможно, даже не вспомнит о происшествии, но от его взгляда слова застряли у нее в горле. Правда заключалась в том, что Либби еще очень мала и скоро все забудет, а Гидеон — никогда. Не удивительно. Да и она сама, в силах ли она забыть надрывный голос, когда он бежал вниз по лестнице с ребенком на руках? И все же они воспринимают ситуацию по-разному. Тремейн уверен в своей врожденной неспособности общаться с детьми, любить их, защищать. Ему кажется, что некоторые люди не имеют права заводить детей. И кто знает, может, в этом есть резон.