Выбрать главу

- Но вы больше ничего не должны говорить об Алине.

Науманн нахмурился:

- Мне трудно это обещать.

- Но вы должны. Видите ли, вам надо быть очень осторожным, чтобы снова не рассердить меня, поскольку я только что простила вас.

Она стояла, с улыбкой глядя на него с новым, почти лукавым выражением, в то время как молодой человек молча пристально вглядывался в нее. Что такого особенного есть в лице этой девушки, что помимо воли привлекает его? Ее свежесть и юность? Возможно; но он знал тысячи похожих на нее. Ее наивная откровенность?

Но ему всегда не нравилось это в женщинах. Впрочем, он быстро оставил этот безнадежный анализ и сказал:

- Итак, о мадемуазель Солини больше ни слова... во всяком случае, сейчас.

- Очень мило с вашей стороны, - спокойно ответила Виви. - Теперь мы просто можем говорить друг с другом.

Чем они и занимались весьма успешно около двух часов. Науманн больше говорил, а Виви больше слушала. Девушка со всепоглощающим интересом отнеслась и к его школьным проделкам, и к его философскому самолюбованию, что ужасно льстило рассказчику. Оказалось, что их взгляды во многом замечательно совпадают, поскольку она соглашалась со всем, что он почтил своей поддержкой.

Один раз, однако, - возможно, только для того, чтобы показать ему, что у нее тоже есть собственное мнение, - она принялась опровергать его утверждение о том, что все мыслящие люди видят в Шопенгауэре разрушителя христианства; и (да позволено будет произнести это самым тихим шепотом) от философа не осталось бы и мокрого места, если бы Науманн не остановился в самом разгаре своей аргументации поэтому только, что она велела подать чай.

К этому времени они уже стали кем-то вроде старых друзей, и церемония чаепития проходила совершенно неформально. Она вспомнила, что в свой предыдущий визит он брал два кусочка лимона, и это вызвало у него трепет удовольствия.

Прислуживающая девушка объявила, что булок нет.

Виви вопросительно посмотрела на Науманна.

- Тартинки? - предложил он.

Виви кивнула.

Молодой человек заметил, что тартинки с абрикосами - просто деликатес.

- Конечно, - с важностью заявила Виви, - ведь я делаю их сама.

- Да?! Правда? Дайте мне еще одну.

Он съел четыре штуки, Виви смеялась над ним.

- Вы заболеете... правда заболеете, - объявила она, погрозив ему пальцем. - Переедание не есть доказательство дружбы, даже если тартинки делала я сама. Это очень грубая лесть.

- Вы правы, - сказал Науманн, - это доказательство любви... - и, помолчав, добавил: - К тартинкам.

Он задержался еще на полчаса, потом собрался уходить. Наступил вечер; в небольшой библиотеке стало так темно, что они с трудом различали лица друг друга. Виви зажгла свет.

- Господи боже! - воскликнул вдруг Науманн. - Уже больше пяти часов, а я должен был появиться в миссии в четыре!

Виви не придала особого значения этим его словам, лишь была несколько озадачена его небрежным отношением к своим обязанностям.

- Итак, мы - друзья? - спросила она в дверях. - Вы не собираетесь забыть меня, как делали это раньше?

- Я вам больше друг, чем вы думаете, - откликнулся он. - И я докажу это. Au revoir {До свидания (фр.)}.

Она наблюдала сквозь стеклянную дверь, как он быстро сбегает по ступеням и удаляется по дороге.

Медленно возвращаясь в библиотеку, она услышала, как у их дома остановился экипаж, и поспешила в свое кресло перед камином. Вскоре входная дверь открылась и она услышала в холле голос Алины.

- Нет, не благодарите меня, месье. Я сама получила большое удовольствие.

Потом послышался прямо-таки мурлыкающий голос Жюля Шаво:

- Ах, вы дали мне надежду на счастье.

Виви глубже забилась в кресло, глядя на огонь, улыбаясь и бормоча себе под нос:

- Счастье? Кажется, я начинаю понимать, что это такое.

Глава 8

МЕСЬЕ СТЕТТОН ПРЕДЪЯВЛЯЕТ УЛЬТИМАТУМ

В тот же вечер за столом Алина сообщила Виви:

- Сегодня на прогулке мы видели принца.

Мадемуазель Солини сказала это тихо, в своей обычной манере. И как было Виви угадать, что за этим стояло?

Она ничего не знала об амбициях и великих планах компаньонки; она ничего не знала о том, что сегодняшняя, в общем-то обычная прогулка послужила сигналом к началу грандиозной кампании. И что ей было за дело до этого принца Маризи, который, по всей вероятности, страдает подагрой и трясется от старости. У нее есть собственный принц, о котором никто не помешает ей думать.

Мадемуазель Солини не сказала Виви самого важного: Алина не только видела принца, но и принц видел ее, сидящую рядом с Жюлем Шаво в своем открытом экипаже, блестящую, улыбающуюся.

Принца сопровождал генерал Нирзанн, и, когда два экипажа, разъезжаясь, поравнялись, Алина увидела, как великий человек вдруг о чем-то спросил у генерала. Она не сомневалась, что вопрос был о том, кто та золотоволосая дама рядом с месье Шаво, - принц заметил ее.

Интересно, что ответил генерал?

Ответ на свой вопрос она получила на следующее Утро, когда генерал Нирзанн явился в дом номер 341.

Его едва ли не первыми после приветствий словами были:

- Мадемуазель, вы неотразимы. На вас обратил внимание принц Маризи.

Алина бросила на него быстрый изучающий взгляд, но тон ее был спокоен до безразличия, когда она произнесла:

- В самом деле?

- Да, уверяю вас. Он настоятельно желал знать, кто вы такая.

- И вы сказали ему...

Маленький генерал вздернул подрисованные брови, показывая, что вопрос обсуждению не подлежит:

- То же, что сказал бы любому другому, конечно.

Алина, хоть и не была удовлетворена его ответом, сразу сменила тему: генералом Нирзанном следовало управлять со всей осторожностью.

Но каждый вечер в течение недели ее экипаж встречался с экипажем принца на прогулке, и день ото дня она отмечала все возрастающий интерес в его взгляде.

Потом был чай у графа и графини Потаччи, на котором присутствовал принц. Поскольку, едва войдя, он сразу попал в плотное окружение, у него не было особой возможности побеседовать с мадемуазель Солини, но Алина наметанным глазом прочла желание на его лице.

На следующий вечер в опере принц нанес визит в ложу мадам Шеб, в которой в качестве гостьи находилась и Алина. Сопровождавший его генерал своими изречениями опять довел всех до белого каления, но принц нашел удобный случай, чтобы вполголоса сказать Алине: