- Да чёрт побери, причём здесь приз?! - возмутился Генеральный директор, - причём?!
- Да притом, Витя, что из-за него устроили на техтрассе настоящие спортивные гонки не на жизнь, а насмерть, и основными конкурентами за приз как раз и являются Крутояров и Владлен Солнцев.
- Иии, что?! - не понял Генеральный директор.
- А, то! При таком раскладе всего можно ожидать..., даже убийства.
- Господи, затуркал ты меня, Игорь, своими авариями и убийствами. Трындычишь одно и то же, как та Трындычиха - авария, убийство, авария убийство... Ладно, ты иди, я подумаю...
Когда за начальником автоколонны закрылась тяжёлая дверь, Виктор Сидорович нажал кнопку селектора: «Иннокентий, ты не очень занят? - Зайди ко мне!»
Глава вторая
- Настюха, слышь, Данилка заплакал! - Проголодался, наверное. Давай, поднимайся, сына надо кормить молочком, - Николай нежно потормошил жену за плечо.
Настя, просыпаясь, сладко зевнула и ещё не совсем проснувшись, заворковала - «Ах, ты мой крохотулечка! Ах, ты мой сладенький, я сейчас тебя покормлю и перепеленаю, наверно простынка мокрая вся...» И, не закончив разговаривать с сыном, вновь уткнулась в подушку.
- Настёна, да проснись же ты, - опять затормошил он её.
- Я сейчас.... Я щас встану...
Николаю было до боли в сердце жалко жену. Она трое суток почти не спала - Данилка болел, капризничал, и ей приходилось очень тяжело, но помочь он не мог. Он с утра и до позднего вечера пропадал то в карьере, то в гараже со слесарями. Нужно было во что бы то ни стало завоевать приз.
Настя опять что-то пробормотала, но не проснулась. Николай осторожно, боясь потревожить так и не проснувшуюся жену, перелез через неё и, найдя ощупью домашние тапочки, подошёл к кроватке сына...
Даа, дее-лаа - пробормотал он, унюхав не очень-то приятный запах, исходящий от Данилки. - Что ж ты, поросёнок, не мог подождать до утра, а? - и подхватив ребёнка подмышки, направился к небольшой детской ванночке.
Он шёл смело - привык к их малогабаритной комнатушке в общежитии. Он наизусть знал, где, что стоит: у стены их с Настёной, полутороспальная кровать с панцирной сеткой; рядом, почти у изголовья - кроватка сына; напротив - небольшой кухонный столик с примостившимися рядом двумя табуретками, двухконфорочная газовая плитка и холодильник. А у самой двери - рукомойник с ведром.
«Не царские палаты, конечно...» - первое время смеялась Настёна, но жить можно, и добавляла - «Потерпим, может квартиру дадут..., хотя бы служебную».
Мебель они не покупали, деньги копили на будущие «хоромы», как опять же говорила Настя, придя в хорошее настроение. А всё, чем они пользовались сейчас, выделил - добрая душа - комендант Степаныч из своих каких-то общежитских запасов.
* * *
На рудник, чтобы заработать денег, Николай собирался поехать один, оставив жену и сына у тёщи, но Настя воспротивилась - «Я замужняя женщина, - ответила она на его предложение остаться со своей матерью, - и должна быть с мужем!»
Как они с тёщей её не отговаривали, она упёрлась - «Нет и нет!» - продолжала она, и даже пару раз топнула ногой. Так они и оказались здесь, в этой комнатушке втроём, с надеждой на светлое будущее. Настя сидела дома с Данилкой, а он пропадал на работе с раннего утра и до позднего вечера.
Если бы не Данилкина болезнь, то ещё бы ничего, а так....
И он, и она, ходили не выспавшиеся, усталые, «все на нервах», и что никогда с ними не случалось раньше - они даже поссорились из-за сущего пустяка - вчера он пришёл домой совершенно разбитый усталостью и, забыв вымыть обувь, так, в грязных ботинках прошёл к табурету и нечаянно наследил на полу.
Это была пока единственная размолвка между ними, и он надеялся - последняя. Потом, в постели, он долго лежал не произнеся ни слова, с открытыми глазами, и всё пытался понять причину их внезапной ссоры. У них же с Настей любовь - единственная, неповторимая..., и на всю оставшуюся жизнь!
И он, и она рассуждали так - если нет любви, то зачем же нужна совместная жизнь, лучше уж сразу разойтись? И верили в свои слова, в свои идеалы и терпели житейские неудобства, с завидной выдержкой переносили скромную, почти аскетическую жизнь, в надежде, что в конце-концов и на их улице наступит праздник!
Это от усталости и недосыпа, решил он: Данилка поправится, Настёне станет полегче, и всё опять станет у них хорошо.
Потом в его рассуждения тихонько, как тать, подкрался сон и постепенно стал завладевать его сознанием и он, успев прошептать: «Прости, я больше не буду» - с надеждой на безоблачное будущее, уснул.