На всех и Тоска одна… — Фальцетом переиначил Яков.
— Не скули! — Владимир Иванович напыжился, почувствовал необычный прилив энергии. — Я — рядом!
Черт оборвал ноту, сострадательно взглянул на Ахенэева.
— А ты, точно, шалый! — Яков глубоко вздохнул. — Понимаешь ли, хоть что такое третий круг? — Он сделал страшные глаза, собираясь пояснить, куда они залетели, но не успел.
Из квадратного зева установленного на стене громкоговорителя оглушительно рыкнуло.
— По Тоске объявляется общее построение!..
— О чем тосковать будут? — Скаламбурил Владимир Иванович.
— Где-где, а здесь-то как раз найдется, и о чем тосковать, и кому тосковать… Ну, да — поймешь, увидишь… — Бесцветный голос присмиревшего Черта сбил Ахенэева с панталыка.
Скрип тележных колес заставил Владимира Ивановича отвлечься от анализирования собственных эмоций.
— Васек катит. Тот, что в писульке,… - Яков убито улыбнулся. — Все, Босс. Придется действовать в одиночку. Сейчас перецокаюсь[21] и поканаю[22] за мужика. — Черт настраивался на внедрение, шпарил жаргоном.
Владимир Иванович поначалу сослепу не сообразил, что тягловая сила подъезжающей телеги не волы, не лошади, а — грешники! Опутанные сбруей, с шорами на глазах, они, как выработанные клячи, еле тащили воз.
— Н-но! Сердешные! — Нахлестывал кнутом сидящий на облучке, простецкого вида черт.
Яков распаковал сверток, облачился в серую робу, надвинул на рога такой же, мышиной масти, чепчик.
— Ну, прощай! Там тебя встретят… Свидимся еще…
— Тпру! Да тпру, кому говорят, ублюдочные… Телега остановилась
Яков незаметно кивнул вознице, отозвал в сторонку.
— Привет, Васек! Загонял ты своих рысаков… Покормил бы, что-ли… Разговор имею.
— Привет. Я — в курсах… Сейчас, пойла дам и — погутарим.
Васек выволок из телеги корыто, плеснул туда четверть сивухи, разгрузил полведра соленых огурцов. Тягло, чавкая и жмурясь, навалилось на жратву.
— Слухай! — И агент УПРСТ-8, шепотом выдал черту первую инструкцию, предварительно поинтересовавшись.
— Этот хто такой, хвильдиперсовый?
— Наш эмиссар! — весело ответил Яков. — Ты его не шугайся, давай выкладывай чего там, не буксуй.
— Значица так. Основной твой интерес: чичас, как попадешь в зону, так сразу же въедь в пятак какому-нибудь осветлителю. Только бей от души, чтобы по зеленой, без разборов, на кичу поперли. Там, на кичмале наш брат, Урка чалится. Спалился намедни. Ох и по глупому спалился… Сел в терца играть, в образ, так сказать, вживалси, а его местная козлотия, сучки, впрудили с потрохами. Глазом не успел моргнуть — свора лягавых с натуральными рогами налетела. Ну, есессинно: шимон, а при ем шифры, рация и прочая шпиенская мурцефаль… Вот и торчит пока на киче, то есть в триста тридцать девятой выгребной яме. Тебе туда любыми путями надостно попасть, потому как за то, что ты осветлителю в зубы въехал, на подкорм мутантам не бросят. От силы полгода выгребной дадут. А Уркача, точно схавають, не сегодня, завтра. Поспеть тебе к ему надоть. Инхвормацию перехватить. Ну, а ежели не поспеешь, то действуй по своему усмотрению. С сучками на откровенность не иди — враз сдадут. А коль чего треба будет, так черкни мне ксиву через баландера. Он — привязанный. Только посылай шифрованную, а то и меня случаем запалишь.
— Не бойся Васек, не оплошаю. Ты кого-нибудь из наших к резиденту пришли по шустрому. В сопровождающие. Он со своей ксивотой по Тоске может легально ходить.
— Заметано, — ответил Васек и повернулся к тяглу.
— Нахавались[23]? — Васек брезгливо выдернул из-под жующих ртов посудину, закинул обратно на воз. — А ты че тусон бьешь[24]? Впрягайся в пристяжку…
Яков послушно натянул упряжь, закусил удила.
— Погодь! — Кучер уперся коленом в грудь черта. — Дай-ка засупоню, ишь, болтается,… - Он колыхнул хомут, затянул сыромятину. — Вот так-та она лучше!
Васек вскочил на козлы и со всего маха протянул Якова кнутом вдоль спины.
— Ви-и-и,… - Заржал черт и рванул постромки.
Остальные грешники разноголосо откликнулись на стон Яшиной черной души, вяло налегли на оглобли.
— Н-но, дебильные!..
И повозка, нехотя, загромыхала по ухабам.
10
— Один. Совсем один… — Ахенэев проводил долгим взглядом удаляющуюся колымагу и растерянно присел на валун. Он прислушался к ходу мыслей и с удивлением обнаружил, что его больше всего угнетает. Не одиночество, с этим Владимир Иванович уже смирился, — Яков. Отсутствие Якова! Такого вечно неунывающего, преданного черта.